По поручению Бирюкова сразу после оперативного совещания Голубев встретился с сожителем Фишкиной, чтобы выяснить подробности его посредничества в продаже «Москвича». Встреча опять состоялась во дворе недавно купленного Настей особняка. На этот раз Зверков был совершенно трезв. Чувствовалось, он сильно напуган и, стараясь, как бы не сказать чего лишнего, очень напряжен. По его словам, с увеличением торгового оборота в магазине «Бытовые товары» Фишкина купила вместительную «Газель», а малогабаритного «Москвича» решила продать. Посредничество Зверкова в этой операции заключалось лишь в том, что он угнал машину из райцентра в Новосибирск на барахолку. Покупателя выбрала сама Настя и документы купли-продажи оформляла она. Сторговались на десяти тысячах.

– Как тот покупатель выглядит? – спросил Голубев.

– Бомжового вида длинный мужик неопределенного возраста, – после затяжной паузы ответил Зверков.

– Откуда у бомжа десять тысяч?

– Об этом Настя у него не спрашивала. За полчаса обстряпала все бумаги, сели мы с ней в такси и – на железнодорожный вокзал.

– Долго Фишкина выбирала покупателя?

– Часа два, наверное, мы с ней простояли. Никто даже не приценялся. «Москвичок», признаться, заезженный был и больших денег не стоил.

– А продали не так уж плохо.

– Настя умела продавать.

– Чем она привлекла покупателя?

Зверков, нервно играя желваками на скулах, достал из пачки «Беломорканала» папиросу и стал разминать ее в дрожавших пальцах. Прикуривая, несколько раз щелкнул зажигалкой. Наконец, глубоко затянувшись, сказал:

– Покупатель сам клюнул.

– Интересно как?

– Вначале «Москвичом» заинтересовались два парня. Первым делом заглянули в кузов. Потом попинали колеса. Попросили, чтобы я завел двигатель, и молча удалились к торговым рядам. Через несколько минут пришли с подвыпившим мужиком. Один из парней сказал ему: «Батя, вот самая подходящая для тебя тачка». Мужик захорохорился, мол, на кой черт такое старье. Парень окрысился: «Не вибрируй, покупай, что говорят». Когда Настя заломила за «Москвича» двадцать тысяч, парень опешил: «Ты чо, шалава, охренела?! Твоему ржавому фургону самое место на городской свалке. Больше пяти кусков за него никакой лопух тебе не отвалит». Настя заюлила мелким бесом и в конце концов уломала покупателей на десяток «кусков». Забрали парни ключи, сели в кабину «Москвича» и уехали.

– «Батю» в кузов посадили?

– После оформления документов я этого «батяню» не видел.

– Куда он пропал?

– Там где-то, где документы оформляют, остался.

– Тебе не показалась такая покупка странной?

– Что мне-то?… Настя всю операцию проворачивала.

После такого ответа пришлось Голубеву расспрашивать Зверкова о парнях. Словесные портреты получились смутными. Оба парня были рослые, физически хорошо развиты: или спортсмены, или переодетые в гражданское спецназовцы. Возрастом – далеко за двадцать. Оба в светлых современных костюмах, в саламандровских туфлях и в полицайках типа «Маде ин не наше» с длинными широкими козырьками. По именам или кличкам друг друга не называли. У одного парня лицо продолговатое, ничем не приметное. Другой, который торговался, а потом сел за руль «Москвича», был круглолицый и смуглый, с наглыми навыкате глазами. Из характерных примет у него Зверкову запомнилась лишь синяя татуировка, изображающая перстень, на среднем пальце левой руки. На вопрос Славы – почему парни заинтересовались «Москвичом» Фишкиной? – Зверков высказал предположение: наверное, потому, что других дешевых фургонов в тот день на барахолке не было.

– Григорий Николаевич, где ты познакомился с Настей? – внезапно спросил Слава.

Зверков поморщился:

– Зачем тебе это?

– Поверь, не для праздного любопытства.

– Думаешь, не я ли Насте с фраером заделал козу?

– Другие так мыслят.

– Кто?

– Военная тайна.

– Жаль. От всей души начистил бы фас этому мыслителю… – Зверков вновь закурил. – С Настей Фишкиной мы снюхались на оптовой базе бытовых товаров. Пока я тянул срок в Хибинах, жена нашла себе другого. Детей у нас не было, жалеть нечего. Оказавшись бездомным, полетел искать счастье подальше от родных мест. Приземлился в Новосибирске. Поторкался туда-сюда насчет работы. Глухо. С судимостью в добрую фирму не берут – несудимые в безработных тусуются. С горем пополам устроился грузчиком на оптовую базу. Заработок – сиротский, но держался изо всех сил. С выпивкой завязал, баб стороной обходил от греха подальше. Нормальные женщины судимых избегают, а к алкашке без бутылки не пойдешь. Где бутылка, там и другая, задругой – третья. Глядишь, и вновь зона замаячила… Больше месяца проишачил, пока Фишкину не встретил. Приехала Настя в «Москвиче» за товаром. Сама – шофер, сама – грузчик. Посмотрел, как энергичная бабенка таскает со склада в кузов «Москвича» тяжелые коробки, и решил помочь. Когда забили кузовок под макушку, Настя протянула мне полсотни. Говорю: «У красивой дамы стыдно деньги брать. Оставь мужу на бутылку». Она белозубо улыбнулась: «Я незамужняя». И словно сто лет знакомого спрашивает: «Ты что здесь делаешь?» – «Строю капитализм с человеческим лицом». – «Хорошо зарабатываешь?» – «Одному на чай без сахара хватает». – «Без семьи живешь, что ли?» – «Холостячу». – «Машину водить умеешь?» – «Умею». – «Водительские права есть?» – «Есть». – «Довези меня в „Москвиче“ до райцентра – не пожалеешь». – «Далеко твой райцентр?» – «В ста километрах». – «Поехали». Таким непредвиденным образом оказался я в здешних местах. Жила Фишкина в небольшой избе. Невзрачной снаружи, но уютной внутри. Мебель современная, японская видеотехника, сервант полный хрусталя, книжные полки, заставленные глянцевыми романами, судя по названиям, сексуального содержания. В Новосибирске я снимал угол у престарелой бабки, ютился в кухне на раскладушке. А тут, как увидал двуспальную кровать с горой подушек, в глазах потемнело. Фишкина захлопотала накрывать стол. Первым делом на столе появилась бутылка коньяка, потом – отменная закусь…

– И понеслась душа в рай? – вставил Голубев.

– А ноги – на кладбище… – Зверков, затягиваясь папиросой, усмехнулся. – Первый тост подняли за знакомство, второй – за удачный рейс. К красивым бабам я всегда относился настороженно. Стеснялся позора, если откажут. В этот раз тоже притих, чтобы на отказ не нарваться. Заметив мою скованность, Настя включила видак с крутой порнухой. Отвернулся, будто такие забавы меня не интересуют. Уставился в сервант с хрусталем, а там между стеклами – фотография обнаженной Насти в позе рембрантовской Данаи. Только евнуха, выглядывающего из-за занавески, нет. Перед застольем этой фотокарточки не было. Когда Фишкина подсунула ее в сервант, не заметил. В захмелевшую башку сразу стукнуло: «Если красавица рекламирует свое тело, отказа не будет». Так оно и вышло. Всю ночь мы с Настей не сомкнули глаз. Выложился я основательно. Весь запас силы, накопленный за годы отсидки, потратил. На заре стал собираться на новосибирскую электричку, чтобы не опоздать к началу рабочего дня. А Настя в чем мама родила, раскинув руки, загородила дверь: «Гриша, ты мне сегодня так много дал! Оставайся у меня навсегда!» Мне бы надо было помахать любвеобильной красавице ручкой, а я, расслабившийся дурак, сел не в свои сани.