Из всех 312 пунктов описи вопросы могли возникнуть только по двум. Экспонат номер 168 («ящик продолговатый, деревянный») и экспонат номер 233 («коробка бумажная, опечатанная сургучом»).

Ну, допустим, «ящик продолговатый» — это та самая голова. А вот что такое «коробка»? Да еще и опечатанная? То есть более ценная, чем даже голова…

В пачке оставалась всего одна сигарета. Я вытащил ее и закурил. В этот момент зазвонил телефон. Зазвонил он неожиданно и громко. Я вздрогнул и уронил сигарету на пол.

Еще немного этой истории — и я стану биться в истерике просто от стука собственного пульса в ушах.

— Алё! алё! господин Стогов? Извините, что беспокою! Это Дэн Шан-ся, из китайского консульства! Вы меня слышите?

— Я вас слышу. Я рад вас слышать. Что-нибудь случилось?

— Если возможно, я хотел бы с вами поговорить. Встретиться и поговорить. Это возможно?

— Что случилось?

— Ничего не случилось. Просто встретиться.

— Совсем просто встретиться?

— Что вы сказали? Я не понимаю.

— Вы хотите встретиться сейчас?

— Почему сейчас? Если вы не возражаете, завтра. У вас будет время завтра?

— Для вас — всегда!

— Спасибо, Илья! Давайте встретимся завтра в буддийском храме.

— Где?

— В буддийском храме. Его адрес — Приморский проспект, дом девяносто один. Любой трамвай от станции метро «Черная речка». Давайте? Отлично, договорились.

Китаец положил трубку.

Я стоял и слушал, как в трубке пищат гудки отбоя. В голове вертелась только одна мысль: почему он выбрал для встречи такое странное место?

Санкт-Петербург, город, в котором я живу, является городом трех революций, двух дюжин рек и каналов… а еще — городом тысячи и одного божества.

Где-нибудь на Мойке, в радиусе километра вокруг Кировского театра, вы найдете православный Николо-Богоявленский собор, иудейскую хоральную синагогу, кришнаитское кафе «Новая Навадвипа», заведение под вывеской «Штаб-квартира последователей веры Бахаи», курсы зороастрийской астрологии и даже кружок сатанистов… правда, не очень большой.

Как было обойтись в таком городе без буддийского монастыря?

Ровно в двадцать минут третьего я вошел в ворота петербургского буддийского монастыря, носящего красивое имя «Дацан Гунзэчойнэй». В переводе — «Место распространения Учения Будды, Сострадательного Ко Всем».

Я был чисто выбрит, абсолютно трезв и пах одеколоном. А монастырь был большой и напоминал крепость. При взгляде на него сразу становилось понятно, что это вам не просто так, а место, блин, распространения, и вообще.

Прячась от дождя, под навесом стоял вежливый китайский консул Дэн. Мы за руку поздоровались. Консул мне улыбнулся.

Всю дорогу до монастыря я смотрел на витрины сутки напролет работающих магазинов. Я видел сотни витрин. Тысячи тысяч бутылок и банок пива. В моем городе тысячи и одного божества хватило места им всем.

Я думал об этих бутылках… напряженно думал о них… но потом решил, что являться на деловую встречу воняя пивом бестактно.

Может быть, консул сам предложит… в прошлый раз мы с ним пили водку… может быть, и теперь…

Консул не предложил. Я расстроился. Консул спросил, как у меня дела. Я соврал: сказал, что отлично. Он предложил пройти внутрь монастыря, и мы прошли.

Первое, что я почувствовал, был запах. В монастыре странно пахло. Запах говорил о джунглях после ливня… о ядовитых, но прекрасных цветах жасмина… о китаянках-стриптизершах из дешевых кабаков Шанхая… В монастыре пахло Азией.

На полу главного зала лежал ковер. Потолки были высокие, а у дальней стены сидел позолоченный Будда. Перед ним на полу сидели ламы — человек двадцать. Бритые, в плащах. Не исключено, что настоящие тибетцы.

— Здесь очень красиво, вам не кажется?

— Красиво? Пожалуй, да. Красиво.

— Если вы не спешите, давайте дождемся окончания службы?

Консул сел на скамью у входа, а я, дурак, уселся рядом. Скамья оказалась чудовищно неудобной. Сиденье было узким. Спинки не было вовсе. Позвоночник упирался в холодную и жесткую стену. Посидишь с полчасика и начнешь прикидывать — а как бы это, блин, переместиться отсюда куда-нибудь, по возможности в нирвану?

Монахам было холодно, и они кутались в плащи. Монахи раскачивались из стороны в сторону, перебирали четки, закатывали глаза и оттопыривались как могли. От их совместного носового гудения высоко под потолком позвякивали стекла.

Консул сидел с таким лицом, что я окончательно понял: пива с ним попить не светит. Ему нравилось слушать монахов, а мне нет. Я наклонился к его уху и шепнул, что выйду покурить.

Выходить совсем уж наружу под проливной дождь не хотелось. Я дошел до дверей. На столике у входа лежала брошюрка «Как достичь Спасения, следуя буддийским путем».

Наугад открыв книжицу, я прочел фразу: «Буддизм — это не религия, не идеология и не философия. Буддизм — это просто полная свобода…» Фраза меня обрадовала. Раз не религия, а полная свобода, то курить у входа в монастырь, скорее всего, можно.

Я распечатал новую пачку «Lucky Strike» и бросил целлофан на ступени. А потому что нечего устраивать такие длинные службы! К моменту, когда я докуривал третью сигарету, занудное пение стихло и в дверях показался Дэн.

Не заорать во весь голос «Пиво!..» стоило мне больших усилий.

— Вы раньше бывали в буддийских монастырях?

— Не доводилось. А вы?

— В Китае довольно много буддийских монастырей. Правда, наш буддизм совсем не похож на тибетский.

— А пиво в Китае есть?

— О! В Китае очень хорошее пиво. Как-нибудь я вас угощу.

— Сегодня?

— Вы обратили внимание на то, как много здесь тибетцев? Вы ведь знаете, да, что Тибет сегодня — это проблема для нашей страны? Там очень сильны сепаратистские настроения…

— Да?

— Но мы стараемся решить эту проблему.

— Да?

Мы помолчали. Я чувствовал, что скоро потеряю сознание… что уже почти начал его терять.

(Если ячменный солод перегнать в особых чанах… и охладить до температуры в пятнадцать градусов по Цельсию…)

— Холодно здесь. Может, дойдем до кафе?

— В Петербурге мы тоже стараемся установить контакты с живущими в России тибетцами.

— Получается?

— В общем, да. Хотя монахи, которые здесь живут, очень заняты. У них очень мало свободного времени.

— Буддийским монахам можно пить пиво?

— Понятия не имею. Наверное, можно. Но у них нет свободного времени. Понимаете, в храме идет ремонт.