Ситуацию надо в корне менять. И первым делом следует открыть банк. Ссужать деньги под процент, принимать сбережения — таким образом мы увеличиваем оборачиваемость средств в экономике и создаем мультипликационный эффект.

Пока я витал в финансовых облаках, за окном раздался какой-то шум. Ударил колокол, послышался топот копыт. Тотоми выглянула в бойницу, и я увидел, как жена побледнела.

— Ёшитойо приехал!

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Размечтался — банк, спекуляции… Сейчас дядя устроит спекуляцию с твоей головой. Так, главное не раскисать. Вдох-выдох.

— Быстро одежду!

Вокруг меня началась суета. Новое коричневое кимоно с логотипом клана, специальная белая накидка с широкими плечами, мечи. Все, готов.

Выхожу из донжона на плац, за мной собирается свита тибовских самураев. Иду навстречу группе всадников в красных доспехах. За мной пристраивается Симодзумо Хиро, его правая рука Танэда Цурумаки, мой начальник охраны Эмуро Ясино, мацукэ Мисаки Мураками и еще с десяток замковых солдат.

Чем ближе подхожу к дядиному отряду, тем больше меня охватывает если не паника, то сильная тревога. В центре группы возвышается огромный японец. Под два метра ростом, весь закованный в доспехи, просто увешанный оружием: и мечи, и лук, и даже — вот это новость — кремневый пистолет за поясом! Самурай спешивается, снимает шлем, и я медленно выдыхаю воздух. Японский Николай Валуев. Большие надбровные дуги, густые сросшиеся брови, тяжелый подбородок и выступающие скулы. Лицо безволосое, на голове плешь. А вот глаза маленькие, злые.

Рядом с лошади слезает моя копия — молодой самурай, почти подросток. На лбу повязка с символом клана Сатоми. Самурайская косичка, мечи, все как положено. Я так понимаю, это мои дядя и брат.

Кланяемся. Брат с радостной улыбкой кланяется в ответ, дядя кривит толстые губы и лишь кивает. Ладно, проглотим оскорбление.

— Приветствую доблестных самураев Итихары в замке Тиба, — адресуюсь я к спутникам дяди. — Прошу вас чувствовать себя как дома. Хиро-сан, распорядитесь устроить воинов дзикисидан, накормить.

— Хай,[36]— рапортует генерал и уводит бойцов в казармы.

— Дядя, брат, я рад вас видеть. — Подхожу вплотную к гиганту, кладу руку на плечо Хайры Сатоми. — Как насчет бани после утомительного путешествия?

— Мы скакали сутки подряд, — сплевывает в песок Ёшитойо Сатоми. — Загнали десяток лошадей — и все для чего? Чтобы нежиться в ваннах с девками?

— Тогда прошу пройти в главный зал, — пытаюсь перевести я назревающий конфликт в иное место. — Там все обсудим.

Пока поднимаемся по лестнице, брат шепчет, что тоже рад меня видеть, дядя очень не в духе — по дороге зарубил какого-то крестьянина, который загораживал путь. Просит меня быть очень осторожным. Перед входом в зал успеваю тихо попросить Мураками, чтобы принесли как можно больше сакэ, а мне незаметно — кусок китового жира.

Пока заходим с дядей на помост (он жалобно скрипит под его весом), пока рассаживаемся, соблюдая все ритуалы: «Нет, я прошу взять эту удобную подушку вас, господин Ёшитойо-сан! Как я могу? Ёшихиро-сан, только после тебя! Нет, я настаиваю, дорогой дядя…» — пока слуги заносят угощения и расставляют сакэ, я успеваю рассмотреть спутников гиганта. Это два самурая совершенно невзрачной комплекции. У одного все лицо рассечено длинным шрамом, другой — обладатель выдающегося носа и набитых костяшек на кистях. Оба, судя по всему, отличные бойцы — жилистые, быстрые. Нас, кроме брата, тоже трое. Я, Цурумаки, раненный в плечо Ясино. Как все повернется, не очень ясно. За кого вступится охрана? На чьей стороне будет брат? Жаль, что не удалось поговорить с ним до начала встречи.

А наши «посиделки» тем временем превращаются в поминки. Первую чашу сакэ поднимаем за погибшего отца. Дядя желает ему хорошего перерождения. Быстро выпиваем. Слуги расставляют кушанья, но все налегают на выпивку. За окном темнеет, и начинается ливень. Я тайком ем из пиалы белые кусочки китового жира. Второй тост — за императора. Тут же третий, дядя клянется отомстить Огигаяцу и стоящим за ними Ходзе. Несколько минут наполнены чистой руганью в адрес дайме двух кланов. Беру на вооружение несколько выражений.

Первым напивается, ожидаемо, брат. Он моложе, опыта попоек нет. Сначала сильно краснеют его щеки и шея, потом руки, Хайра начинает глупо смеяться невпопад, вспоминать какой-то обряд мидзуагэ[37]с прелестной Коё-сан. Ах как хорошо было с дядей в Итихаре, ах как весело они там проводили время. Ёшихиро, тебе обязательно надо заглянуть на недельку в Итихару, там такие девчонки живут! Ага, обязательно загляну. Только презервативы захвачу. СПИДа тут еще не наблюдается, а вот сифилис подхватить вполне можно. Антибиотиков нет, лечить его не умеют — ходи потом с проваленным носом.

Сам дядя веселья племянника не разделяет, смотрит хмуро.

— Ну, расскажи нам, Ёшихиро, как погиб мой брат, — бросает первый камень Ёшитойо.

Озвучиваю версию Ясино. Особенно выделяю для своих самураев странности с местом охоты и поводом. Мой новый начальник охраны и капитан мечников Тибы мрачнеют. Какие-то выводы они для себя, очевидно, уже сделали. Дядя ходит с козырей:

— На завтра я созываю телёчёдикай, совет старейшин клана Сатоми. Предателям и трусам не место в наших рядах.

Ёшитойо залпом пьет сакэ и с вызовом смотрит на меня и Ясино. Тот судорожно сжимает рукояти мечей. Разговор идет на повышенных тонах.

Испуганные слуги еще раз меняют кушанья и бутылки с алкоголем. Молча, уже без тостов, пьем сакэ.

— На кого это вы намекаете, дядя? — смотрю прямо в глаза самураю.

А у самого, честно сказать, душа в пятки ушла. Но отступать некуда, позади Москва — то есть вассалы, сын, Тотоми… Только о ней подумал — как вот она, легка на помине. Заходит в зал, вся принаряженная, в розовом кимоно, улыбается, кланяется. Приветствует Ёшитойо, интересуется, как себя чувствует его жена Комари-сан. Тот что-то бурчит в ответ, явно раздосадованный.

Оказывается, брат отца женат. Надо было не сакэ хлестать вчера, а изучить личные дела всех важных фигурантов. Кладу в рот еще один кусочек жира и поднимаю тост за клан Сатоми. Пьем. Теперь за женщин. Пьем. Хайра уже готов, взгляд стеклянный, вот-вот упадет. Самураи с обеих сторон тоже поднабрались, но еще держатся. Остаемся мы с дядей. Либо он, либо я. Из этого зала выйдет только один. Второго вынесут. И зачем только Тотоми пришла? Надо ее как-то вежливо отослать. Тут может быть небезопасно.

Ёшитойо начинает потихоньку краснеть, а я в уме пытаюсь высчитать его норму. Предположим, в нем сто кило. За единицу измерения примем десять миллилитров (восемь граммов) чистого спирта, что равно небольшому бокалу (125 мл) вина, банке (около 300 мл) пива или рюмке водки. Пьем мы не вино и не пиво, а сакэ. В нем, насколько я помню, спирта примерно пятнадцать процентов. Выпили мы каждый уже по пол-литра. Получается около семидесяти пяти миллилитров чистого спирта. Так, а теперь переведем все в промилле. Я напряг память. В сотне граммов водки содержится примерно пять-шесть десятых промилле. Когда в России разрешили выпивать за рулем, норма была не больше трех десятых промилле. Свыше трех десятых и до двух промилле — это легкая степень опьянения, средняя — от двух до трех, тяжелая — от трех до четырех, и наконец алкогольная кома — свыше четырех промилле. До комы мне его не допоить, он килограммов на тридцать тяжелее, а вот в среднюю категорию перевести вполне можно. Для этого надо выпить минимум еще два раза по столько же. Мне это будет не так страшно, так как я съел жиру, а он мешает впитываться алкоголю в кровь.