— Ты должна была знать, что меня отправили сражаться с закорианскими пиратами в проливе.

— Я ничего об этом не слышала. Здесь, на Анкабеке, мы отрезаны от мира.

— Мы? Получается, моя славная победа ничего для тебя не значит. Как и моя смерть — по приказу Сузамуна.

— Король.... — голова поднялась, и черный капюшон наконец-то стремительно слетел с ее пламенных волос. Она увидела, что он не отрывает от нее глаз, и умолкла.

— Король догадывается, — проговорил он медленно, — чего я могу достичь вопреки всем его уловкам. Может быть, он понял, что мне мало клочка болота в Ксаи и десятка солдат за спиной, — казалось, Кесара отпустило напряжение, которое владело им все это время. — Но это больше не имеет значения. Если я умру, то перестану быть угрозой для него.

Не видя ее, он услышал шелест ее плаща. Потом аромат, не то каких-то духов, не то запах самой ее кожи, волос, души, хлынул в его сознание. Он не поднимал век. Почему-то в черноте перед ним стояло пустое пространство на месте меча, прислоненного к стене его спальни в Тьисе, меча, превратившегося в змею — или при помощи какой-то немыслимой хитрости украденного сквозь прутья оконной решетки перед тем, как впустить туда змею.

Затем пальцы Вал-Нардии, точно невесомые птички, опустились на его воспаленный лоб. Их прохладная нежность вырвала у него вздох.

— Не говори о смерти, — сказала она. — Поверь в свое исцеление, и ты выздоровеешь. Тебя никогда не оставили бы здесь одного, если бы думали, что ты при смерти.

— Почему? — прошептал он. — Со мной мой солдат. И потом, они прислали тебя.

— Меня никто не присылал. Мне просто передали, что ты зовешь меня.

— И ты из жалости и сострадания преодолела отвращение и заставила себя прийти к умирающему.

Она отняла руку от его лица, и он тут же сжал ее в своей. Потом открыл глаза и посмотрел на нее, прямо в ослепительное сияние ее красоты, в которой, казалось, сосредоточился весь свет крошечной комнатки. Она была бледна и явно боялась за него, а потому пока не помнила о том, что боится его самого.

— Кому еще мы с тобой могли доверять с самого детства, кроме друг друга? — произнес он.

Ее ресницы затрепетали. В глазах блеснули слезы.

— Кесар...

— Если ты хочешь, чтобы я жил, я буду жить — ради тебя. Яд, болезнь, рана в любом бою — все это ничто. Я пройду сквозь огонь и воду и выйду целым и невредимым. Ты можешь сделать меня неуязвимым.

Она заплакала. Но даже заливаясь слезами, не отняла руки.

Потом, когда лихорадка отступила, он уснул. И во сне заговорил с ней, назвав ее так, как когда-то в детстве — Улис. Так назывался редкий алый цветок, сейчас произраставший только в садах Кармисса.

Рэм вернулся и остановился в десяти шагах от занавешенной двери. Его отослали, а больше заняться на острове было нечем. Темнота под деревьями не таила в себе угрозы. Не таила вообще ничего.

Чувство, гнетущее его, исходило от самой хижины. Скорее всего, его источником был принц Кесар эм Ксаи. Рэм не собирался лезть в чужие дела и с радостью ушел, не испытывая даже любопытства. Он не мог понять, что это за чувство. Оно было смутным, но угрожающим, точно шаги неизвестного, услышанные слепым.

Во второй раз оглядев площадку, Рэм снова отошел в темноту, на этот раз к невысокому выступу, на котором стоял храм.

Анкабек затопила мертвая тишина. Человеку, привыкшему к ночам в Истрисе или в походных лагерях, подобная тишина была неведома и казалась пугающей. Казалось, она вот-вот разорвется зловещим шепотом.

Перед храмом деревья расступились, и сквозь полупрозрачное кружево облаков проглянуло воспаленное око Застис. Тьма налилась багровым.

Рэм остановился, разглядывая храм с его огромными закрытыми дверями и стенами, в которых не было окон.

Зачем он сюда пришел? Чтобы взглянуть на все это?

Как ни странно, он явно не был первым, кому пришла в голову эта мысль: белые люди Равнин строят свои города и храмы из черного камня, а темнокожие Висы — из хрусталя и камня белее соли.

Рэм снова двинулся вперед. Его охватило до странности неодолимое желание коснуться этих дверей, у которых был такой надежный, такой неизменный вид, может быть, даже ударить по ним кулаком. Все равно его не пустят внутрь. Он ведь не был ни верующим, ни прислужником. Ашара, Ашкар, Анакир — его мать почитала других богов, главным образом Ясмис.

Когда он был уже почти у самых дверей, величественные створки качнулись внутрь с еле слышным шумом. Должно быть, ими управлял какой-то механизм, скрытый под порогом. Войти мог любой, у кого хватало ума приблизиться. Разумеется, именно так об этой богине и говорили: кто ищет Ее, найдет, кто не ищет, для того Ее нет.

Слабое сияние, такое неуловимое, что его едва ли можно было назвать огоньком, теплилось внутри храма. Он мог войти — или уйти прочь.

Рэм, которого когда-то звали Рарнаммоном, вошел в храм. После того, как он сделал несколько шагов, двери так же почти бесшумно захлопнулись за ним, и он заколебался, оглянувшись. Но они должны открыться снова, когда он будет возвращаться. Они не таили в себе ловушки. Он двинулся дальше.

Галерея была величественной, но без каких-либо украшений, из простого темного камня, который, против ожиданий, ничуть не усиливал звука его шагов. Даже эха не было. Источник слабого света, казалось, был где-то впереди. Но постепенно он различил, что впереди нет ничего, кроме пустой и безликой стены. Однако он продолжил свой путь и в конце концов заметил, что в самом конце галерея разделяется на два коридора. В каждом из них свет горел уже более уверенно, и они, изгибаясь, уходили вдаль. Он наугад свернул в левый и двинулся вдоль него. Свет определенно стал ярче, но и здесь тоже не было никаких украшений — ни росписи, ни резьбы. Все достояние покоренного шансарцами Кармисса пошло на то, чтобы создать это место, как и дары Дорфара, и дань из Зарависса, Элисаара и Ланна. Оно могло бы стать одним из роскошнейших чудес континента, невиданной сокровищницей, на страже которой стоял бы храм — но на Анкабеке не было стражи. Были только тайны.

Коридор повернул наружу, потом снова внутрь, закругляясь, но свет начал неутешительно меркнуть. Потом стена впереди закончилась, и Рэм, завернув за угол, оказался точно в таком же месте, как то, где был несколько минут назад — у гладкой стены в месте слияния трех галерей, в одной из которых он и стоял, самой просторной, ведущей к высоким запертым дверям. Они как две капли воды напоминали входную дверь.

Рэм зашагал к этому новому выходу, но теперь двери никак не отреагировали на его приближение. Поэтому он вернулся назад и ступил в левый изгибающийся коридор. Пройдя по нему, он, как и ожидал, очутился в правом коридоре у входа.

Он вполголоса выругался. Должно быть, здесь был какой-то секрет, хранящийся в самом сердце каменного мешка, к которому вели эти бесконечно кружащие коридоры. Однако добраться до него было не так-то просто. На черном камне не было никаких знаков.