– Я недавно развелся. Без всякой драмы, но все равно в нашем возрасте нелегко переезжать в другой район.

Он ей польстил, и они оба это знали. Сколько ему может быть лет? Где-то пятьдесят пять? На десять или пятнадцать лет младше нее. Он никак не может с ней флиртовать, тут просто-напросто французский шарм.

– Не так уж легко переезжать в другой район, если долго жил на одном месте. Но вообще даже приятно попробовать что-то новое. Мы живем здесь девять месяцев, и я постоянно нахожу новые места…

Ей показалось, что по его лицу пробежала тень. Он улыбался, но глаза потухли.

– Вы замужем?

В этот момент Грегерс – одет он был в пальто и старую клетчатую кепку – открыл дверь, встал за ее спиной и удивленно на них уставился.

– У нас гости? – спросил он. – Что это за павлин?

Грегерсу было восемьдесят четыре, но вел он себя как четырехлетний ребенок. Эстер он очень нравился, и обычно она смотрела на его грубости сквозь пальцы, но именно сейчас прекрасно бы без них обошлась.

– Грегерс, это Ален, наш новый сосед снизу. Ален, это Грегерс Германсен, мой сосед по квартире, он снимает у меня комнату.

Ален протянул руку.

– Ален Якольбе, очень приятно.

Грегерс прищурился и застыл в дверях – повисла мучительная тишина. Затем он медленно кивнул.

– Мы ведь уже встречались, разве нет? Я лица не забываю.

Она знала, что это откровенное вранье. Грегерс забывал почти всех, кто ему встречался, за исключением симпатичных девушек из пекарни на Блогордгаде – видимо, они производили на него неизгладимое впечатление, когда протягивали булочки и брали деньги.

Ален смущенно засмеялся и убрал руку.

– Вряд ли. Я бы запомнил.

Грегерс что-то ей пробормотал – можно было разобрать только слово «балбес» – и пошел мимо них к лестнице.

Ален удивленно смотрел ему вслед.

– Грегерс родился грубияном, не принимайте на свой счет.

Ален пожал плечами.

– Мне все равно надо к вещам. Но рад был пообщаться… увидимся.

Он все стоял. И эти ямочки на щеках.

Эстер не знала, что сказать. Да под взглядом этих глаз она стеснялась, как школьница! Такое не подобает женщине, которой почти семьдесят.

Он взял ее руку, прежде чем она успела хоть что-то сделать. Испытывая одновременно потрясение и восторг, Эстер наблюдала, как он поднес ее ладонь ко рту и поцеловал тыльную сторону – нежно и как-то даже слишком интимно. Она отдернула руку и торопливо скрылась за дверью, попрощавшись второпях. Она слышала, как он медленно спускается по лестнице, и у нее, в отличие от него, подскочил пульс.

Всего секунду назад мир был невыносим, а день никак не заканчивался, все остановилось. Теперь она бурлила, кипела.

Ален.

Какая дурочка! Чистый абсурд.

Мелкими, осторожными шагами Эсстер подошла к проигрывателю и поставила иглу в бороздку. Комнату наполнила музыка, и она закрыла глаза. Слушала.

Si! Mi chiamano Mimì, ma il mio nome è Lucia. La storia mia è breve. A tela o a seta ricamo in casa e fuori…[8]

Поразительное ощущение. Ощущение опасности.

Глава 5

Вряд ли можно обвинять новоиспеченных родителей в том, что они не подготовились к двум самым важным событиям жизни: рождению ребенка и смерти. Они не были полными идиотами и предвидели, что им будет особенно тяжело перестроиться, ведь они не очень молоды. Анетта Вернер, новоиспеченная мать средних лет, читала книги, как будто снова готовилась к экзамену. Ритмы сна, кормление, одноразовые салфетки против ватных дисков – все это они перепроверяли и обсуждали, доходя до абсурда. К удивлению Анетты, инициатива принадлежала ей. Возможно, потому, что она лучше всех понимала, что их жизнь в корне изменится – все-таки ребенок рос у нее в животе, – возможно, потому, что именно она больше боялась перемен. Когда двадцать пять лет счастливо живешь в браке, то готовишься к появившемуся на горизонте торнадо, чтобы он не вывернул все с корнем.

Но когда она шла по темной улице среди вилл с коляской, предназначенной для прогулок по пересеченной местности, имеющей множество преград и способной со временем превратиться в прогулочную, она осознала, что вся подготовка оказалась напрасной.

Ребенок пришел, увидел и победил. Кричал, пока они не отказывались от намерений поспать, поесть и посидеть, терроризировал их своими насущными потребностями и крал их свободное время. Анетта уставала настолько сильно, что и не думала, что подобное возможно, – она даже не обращала внимания на дождь, бивший в лицо. Она передвигала ноги, настроившись катить коляску, пока дочь не перестанет плакать. Только в ближайшее время этого не случится – да и случится ли вообще.

Свенн предлагал ходить на прогулки по очереди, и Анетта знала, что он не подсчитывает, кто из них гуляет больше. А вот она подсчитывала. И сильно отставала. Она брала коляску, сжимая зубы от обиды, и уходила, переполненная противоречивыми эмоциями: безусловная любовь к ребенку и гнев взрослого человека, попавшего в, судя по всему, бесконечный цикл потери личности и скуки.

Ведь Анетте было до смерти скучно. На уровне инстинкта она стремилась защитить свое дитя – тяга была настолько сильной, что пугала ее, – но жизнь в декрете сводила ее с ума. Тот, кто считает, будто налоговые декларации и смена уплотнителя на трубе – это скучно, никогда не сидел в декрете.

Горит звезда на небе голубом… ммм-мм-ммм, поднимает хобот. Обещаю, дум-дум-дум, злые мыши, тра-ля-ля-ля, ля-ля-ля, хобот… Она подбирала слова, клала руку на животик младенца, пытаясь успокоить, и решительно катила коляску дальше. Ее дочь в ответ издала яростный вопль, достойный дьяволенка.

Анетта покачала головой. Дом семейства Хольмео излучал тепло и уют, а она, как развалина, ходит по темноте и поет переутомившемуся ребенку.

Кто ты вообще такой, если не добиваешься успеха? Или завести ребенка – это уже само по себе достижение?

Задача, с которой сталкиваешься абсолютно неподготовленным, поскольку тратишь всю жизнь на то, чтобы научиться чему-то другому, ожидая, что с этим справишься интуитивно. Тем временем ребенок чувствует полную несостоятельность и страх сделать что-то не так и, как следствие, начинает капризничать. Все сложно.

Анетта напевала, пытаясь дышать спокойно. Постепенно ее дочь перестала плакать – просто смотрела на нее огромными темно-голубыми глазами. Крохотный человечек!

Пока Анетта брела по району вилл Греве-Странн, ее мысли перескочили на то, о чем у нее не было времени подумать: на дело. В перерывах между сменой подгузников, кормлением, укладыванием, снова сменой подгузников и стиркой