Примерно тогда ко мне и подошел консьерж и сказал, что на ступеньках сидеть запрещается. Вот и все, что я запомнила из того дня: город, мою комнату, ощущение, что я готова ко всему, и фразу “Сидеть на ступеньках запрещается”.

В театральной школе царил Сэнди Мейснер. Он носил пальто из верблюжьей шерсти и курил. Все вокруг считали его геем, хоть он и был женат. Разве бывают женатые геи, которые выглядят как стопроцентные гетеросексуалы? Сэнди был очарователен, груб и невероятно сексуален – первый в моей жизни мужчина, при виде которого у меня дрожали коленки. Он никогда не расставался с сигаретой с длинным столбиком пепла, который то и дело обрушивался на его верблюжье пальто. Мне это нравилось. Я вообще не могла отвести от Сэнди глаз – он был самым интересным, необычным и экзотическим мужчиной из всех, кого я знала.

На занятиях мистера Мейснера хвалить учеников было не принято. Сэнди считал, что главная задача актера – достоверно передать искренние эмоции, а его работа состоит в том, чтобы подготовиться к “эксперименту, который состоится на сцене”. Его подход предполагал “уничтожение всего интеллектуального в инструменте – актере – и возведение в абсолют его спонтанных реакций”. Научиться всему этому можно было при помощи так называемой игры повторений. Правила были таковы: партнер – например Крикет Коэн – как-нибудь комментировал меня и мой облик.

– Дайан, у тебя каштановые волосы, – к примеру, говорила она.

Я слушала и повторяла за ней:

– У меня каштановые волосы.

Затем Крикет добавляла:

– У тебя прямые и тонкие каштановые волосы.

И я отвечала что-нибудь в духе:

– Да, у меня прямые и тонкие волосы.

После этого Крикет усложняла ситуацию:

– Очень тонкие.

– Ты права, – отвечала я ей. – Очень, очень тонкие. Но зато не вьются, как у тебя.

– Ты не охренела ли, дорогая? – ситуация развивалась по нарастающей. – У меня волосы хотя бы не тонкие!

(За этой фразой читалось ясное послание типа “Отвали, дура, и возвращайся в свою занюханную Санта-Ану, где тебе самое место”.) Такая беседа продолжалась еще какое-то время – мы умудрялись выдавать самые разные наборы эмоций, реагируя на поведение друг друга. В общем, мне “игра повторений” пришлась по вкусу.

Сэнди Мейснер научил нас играть со своими чувствами, особенно неприятными и неудобными. Я, например, поняла, как использовать во благо чувство гнева, которое я всегда в себе подавляла. За считанные секунды я могла разрыдаться, взорваться, простить, влюбиться, разлюбить. Были у меня и слабые стороны, главной из которых была моя неприметность. В конце второго года Сэнди доверил мне роль Барбары Аллен в “Темной стороне луны”. Репетиции вызывали у меня дрожь в коленках. Помню, однажды я вышла на сцену, распевая “Колдун спустился с гор, чтоб человеком стать, чтоб сердце юной Барбары суметь завоевать”. Мейснер, увидев меня, заорал благим матом:

– Какого хрена ты тут околачиваешься, как будто ты чертова Дорис Дей?!

Сэнди научил нас чутко реагировать на партнеров по сцене, чувствовать их. Он хотел, чтобы мы ловили момент, улавливали самую суть происходящего. Его рецептом было “сперва наблюдать и слушать и лишь потом – играть”. Сэнди был прямолинейным человеком. Под его руководством мы вычерчивали запутанную карту человеческой натуры. Это было сложно и очень интересно. Мне нравилось взаимодействовать с партнерами по сцене, особенно когда за нами наблюдал Сэнди. У него было одно нерушимое правило: сперва реагируй, потом думай.

Если кто-то из нас не соблюдал это правило, Сэнди начинал сыпать афоризмами:

– Нет такого понятия, как “ничто”.

Или:

– В театре молчание – это отсутствие слов, но не отсутствие смысла.

Или:

– Позвольте мне, старику, сказать вам прямо: в жопу эту вашу вежливость!

Только благодаря Сэнди я научилась ценить темную сторону человеческой натуры. Я всегда видела и понимала ее, но до встречи с Сэнди мне не хватало смелости, чтобы начать разведывать эту пугающую и притягательную территорию.