– Включить двигатель! – крикнул капитан.

Самэсу передал приказ по всем постам. Причальный канат отвязан, кормовой швартов свернут. По ультрамарину неба неслись алые полосы облаков. Не видать, где начинается море. Мерцают бесчисленные бортовые огни, и кажется, что весь порт дышит. Точно перед глазами проплывает сказочный мегаполис. Да и «Мироку-мару» – словно не обозначенный ни на одной карте город-призрак. Город, который поминутно меняет широту и долготу, чтобы при случае вдруг исчезнуть без следа…

– Кормовые тросы убраны. Двигатель в рабочем режиме.

– Что ж, отходим. Двадцать градусов право руля.

– Вас понял. Двадцать градусов право руля! Корабль медленно отошел от причала Кобе. 19.00. Отплытие, курс на остров Танэгасима.

19.17. Движение на полной скорости.

19.18. Сняты посты отплытия. 20.20. Без происшествий.

20.32. Включен стабилизатор киля.

В полночь вахта Самэсу закончилась, он вернулся в каюту. За пять минут сметя свой нехитрый ужин – колобок из вареного риса, он заглянул к эконому. Тот, попивая водку с маринованной сливой, был погружен в чтение детективного романа. При появлении Самэсу он снял стариковские очки и сказал:

– Угощайтесь, пожалуйста.

Эконом Икэда всегда разговаривал вежливо со всеми, даже с младшими по возрасту. Самэсу плеснул в стакан, не разбавляя, водку из неочищенного сахара, произведенную на Амами, отхлебнул и сразу почувствовал жжение в груди.

– Вы видели Брюса Ли? – спросил он.

– Видел. Гигант. Когда стоишь рядом, подавляет. Одно слово – воротила. Капитан пригласил его завтра на ужин, вы тоже, пожалуйста, приходите. Сказал, сегодня ночью хочет хорошо отдохнуть, так что до завтрашнего ужина вы свободны. Я передал ему, чтобы по всем вопросам, касающимся судна и плавания, он обращался к вам.

Икэда достал из кармашка своей белоснежной рубашки листок с записанным на нем номером каюты Брюса Ли, передал его Самэсу и прикрыл рот рукой, пряча зевоту. Он извинился, но Самэсу уже успел от него заразиться и тоже зевнул.

Икэда вновь присел на диван, заглянул в глаза Самэсу и, приглушив голос, сказал:

– Я уже давно хожу на пассажирских лайнерах, но, кажется, с этим рейсом что-то нечисто.

– Нечисто?

– Ну, не более чем интуиция. Хватило одного взгляда на пассажиров.

– Что-нибудь не так?

– Да.

– И что же?

– Прогуляйтесь по палубе, посмотрите. Сразу поймете, что я имею в виду. Обычно наши пассажиры пребывают в предвкушении того, что им сулит плаванье на роскошном лайнере. Лица невольно расплываются в улыбках, глазеют по сторонам беззаботно, как дети. А в этот раз в глаза бросаются странные, неприятные типы: нервничают, точно спасаются бегством, или рассеянно ходят взад-вперед, или о чем-то напряженно размышляют. Мне, корабельному эконому, нехорошо так говорить, но их вид не внушает доверия.

Глаза эконома метались из стороны в сторону. Как будто, насмотревшись на пассажиров, они были не в фокусе. А духовные очи, напротив, ожили.

– Это оттого, что пахнет жареным.

Эконом не оценил шутки.

В три часа дня «Мироку-мару» подплыла к острову Танэгасима и встала на якорь в открытом море, взяв временную передышку. Между тем на корабле не прекращались приготовления к вечернему празднеству. Б четыре часа должен был состояться запуск ракеты из космического центра. Разодетые пассажиры небольшими группами высыпали на открытую палубу, держа в руках стаканы с коктейлями, и, в ожидании огненного, опаляющего небо шоу, щурясь на низкое, слепящее солнце, нашептывали любезности, обменивались шутками и отпускали дешевые остроты.

Эконом, надев маску улыбчивого радушия, вился ужом среди пассажиров, без устали кланяясь и выкликая приветствия. Некоторые из собравшихся, увидев на рукаве его кителя три серебряные нашивки, принимали его за капитана и просили сняться вместе на память. Капитан, стоя на палубе с бассейном, беседовал с высоким, под метр девяносто, человеком. Тщательно расчесанные на прямой пробор прилизанные волосы плотно облегали голову и маслянисто блестели. Лицо человека ничего не выражало, только губы быстро шевелились. Глаза за очками в черной оправе застыли, точно уставившись в одну точку. Обладатель этого лица, чем-то напоминавший куклу в руках чревовещателя, и был Брюс Ли. Самэсу обошел его и стал приближаться так, чтобы первым его увидел капитан. Нанасэ подозвал его и представил Брюсу Ли. Тот протянул руку и скороговоркой изрек:

– На корабле – будущее. Здесь проще созидать будущее, чем на суше. Здесь не Америка, не Япония. На этом корабле – весь мир. Вы так не думаете?

Вот так раз, не успели познакомиться, как он с ходу обрушил на него нечто похожее на манифест! Самэсу ухватился за слово «будущее». В смысле, а есть ли вообще будущее у судоходных компаний, переживающих ныне упадок? Мельком глянул на капитана. Капитан ответил ему ироничной улыбкой и шепнул на ухо по-японски:

– Он с самого начала понес какую-то чушь. Попытайся к нему подладиться.

– What did he say?[14]– Брюс Ли потребовал перевести слова капитана.

Самэсу перевел весьма вольно:

– Что вы имеете в виду под будущим на корабле? Для моряков это жизненно важный вопрос. Не могли бы вы выразить свою мысль более конкретно?

– А ты отлично говоришь по-английски, – похвалил его Брюс Ли. – Где учился?

– В Канаде. Ребенком почти два года прожил в Торонто.

– Торонто? Я хорошо знаю этот город. Там тоже есть китайская община.

– У меня было несколько друзей канадцев китайского происхождения.

– Вот как? Китайцы повсюду выходят победителями в классовой борьбе. Там, где китаец, открывается будущее. Тебе не надо объяснять, раз ты жил в таком месте. Двадцатый век создан эмигрантами. Эмигранты заставляют вертеться мировую экономику. Эмигрант может превратиться в кого угодно. Он легко станет нуворишем, или бродягой, или революционером, или предпринимателем. Ему достаточно щелкнуть переключателем в голове. Никто так преданно не служит принципам капитализма, как эмигрант. Я сын эмигранта, но убежден, что будущее непрестанно стучится в мое сердце. Пока я продолжаю колесить по свету, будущее идет за мной по пятам. Капитану Нанасэ, видимо, трудно понять, к чему я клоню, ну а тебе, мистер…

– Самэсу. Фумия Самэсу.

Самэсу мельком взглянул на капитана. Придерживая пальцами козырек фуражки, тот делал вид, что ровным счетом ничего не понимает.

– О'кей, Фумия. Кстати, а почему ты стал моряком?

Сколько раз ему приходилось отвечать на этот вопрос! У него всегда были наготове несколько вариантов ответов простых и ясных и ответов, служивших дымовой завесой, и он выбирал те, что могли бы устроить спрашивающего. Например: