— В этом нет вашей вины, — грустно сказал Ансельмо, собираясь уходить.

— Постойте!

Они остановились.

— Я дам вам адрес. Они мне его оставили на всякий случай.

Хорошие ребята одарили друг друга победными взглядами.

— Спасибо большое! Вы нам так помогли! — ликовал Ансельмо.

— Не за что. Только впредь уж будь повнимательней с этими посылками. Не все ж твоей девушке улаживать твои дела!

Хорошие ребята расстались с консьержкой и вышли на улицу.

— Вот не ожидала! — сказала Грета, и глаза у нее светились как звезды.

— Чего?

Того, что он сядет в поезд и поедет за ней, что они влетят в дом, где живет ее отец, что обведут вокруг пальца бдительную консьержку и, главное, что Ансельмо назовет ее своей девушкой.

— Ничего из того, что ты сделал и сказал в последние двадцать минут.

— Знаешь, что самое интересное? — спросил Ансельмо, искренне удивляясь. — Я сам этого не ожидал.

— Твой голландский десерт всегда изумителен, Марта, — похвалила хозяйку госпожа Дюваль, проглатывая последний кусок еще теплой вафли. — Правда, к своему стыду, я никак не могу запомнить, как он называется. — Гостья запустила руку в волосы, словно надеялась найти ответ в аккуратных волнах укладки. — Такое необычное название…

— Стропвафли. Я делаю их по рецепту моей матери. Эммина бабушка питает подлинную страсть к этим вафлям. Правда, darling?

Darling, откровенно и нелюбезно скучавшая с самого начала ужина, неуверенно качнула головой вверх и вниз.

Марта продолжала в таком тоне, будто любимая внучка далекой голландской бабушки выдала вежливый и участливый комментарий.

— Она делает их с разными начинками, но лично я предпочитаю традиционный вариант: сахарный сироп с корицей.

— Специи способствуют пищеварению, — громко проинформировал присутствующих сын гостей Алессандро.

Эмма отчетливо представила себе, как выплюнет в тарелку этого умника комок сахара с корицей, который она, скучая, тщательно пережевывала вот уже несколько минут, встанет из-за стола, пожелает всем спокойной ночи и удалится со сцены под возмущенные взгляды публики. Но для этого надо было подойти ближе к тинейджеру. Пусть даже на мгновение. Эта мысль вызывала в ней глубокое отвращение. Он же улыбался ей с самого своего прихода, так интенсивно сдвигая щеки к скулам, что, казалось, прыщи, в изобилии зревшие на его лице, вот-вот взорвутся. Вот чему он улыбается? Человек с такими прыщами не должен улыбаться. Он должен рыдать дни напролет и не высовываться из дома, и уж во всяком случае ни под каким предлогом не входить в их дом. А он улыбался и мило беседовал с ее матерью, словно с хорошей приятельницей. И мать, кажется, была… польщена.

— Какие планы на следующий год, Алессандро? — спросила Марта у своего «приятеля». — Ты уже выбрал лицей?

— Вообще-то я через десять дней уезжаю в Китай. Решил проучиться один триместр в частной школе в Пекине. Чтобы подтянуть язык.

— Похоже, что китайский вскоре станет важнее английского, — рассеянно прокомментировала госпожа Дюваль.

— Это факт, мама, — поддержал ее сын. — И потом, мне это очень пригодится в американской школе в следующем году. Они хотят провести эксперимент и ввести китайский в обязательную программу школы. Думаю, Эмма уже знает об этом.

Она ничего не знала. Какая американская школа? Какое ей до нее дело?

— Что еще за школа такая?

— Ты пойдешь в нее в следующем году, darling. Когда окончишь среднюю школу.

Эмма вытаращила на мать огромные глаза. Она еще не думала, в какую школу ей пойти после средней. Но была уверена, что выбирать будет она сама. И тут вдруг поняла, что за нее уже все решили.

— Выходит, я могу надеяться, что это лишь первый наш совместный ужин, — расцвел от счастья прыщавый умник.

Господин и госпожа Дюваль посмотрели на сына с одинаковой нежностью и одинаковой гордостью. Казалось, им это рябое лицо и его менторское выражение вовсе не противны. Напротив, оно их забавляет, как может позабавить щенок, который учится ходить и падает, и все вокруг смеются, но никто ничего другого от него не ждет — все и так его любят, таким, какой он есть. На Эмму ее родители никогда так не смотрели. Она прониклась к умнику тихой завистью.

— Говорят, метро в Пекине просто кошмар, а в городе совершенно нечем дышать.

Это были ее первые за вечер слова, обращенные к юному гостю, и назвать их вежливыми было бы большим преувеличением. Мать бросила на нее неодобрительный взгляд:

— Могу поспорить, что наша Эмма кое-кому здесь завидует. Думаю, ей бы тоже очень хотелось провести несколько месяцев вдали от дома и выучить какой-нибудь новый язык.

Вот и не угадала. Впрочем, она, наверное, и не пыталась угадать. Эмма узнала сочувствующую улыбку и добродушный кивок. Такое выражение лица появлялось у матери, когда она имела что-то в виду. Что-то, что Эмме обычно совсем не нравилось.

— Ты могла бы поехать со мной, — продолжил тему Алессандро.

Лучше умереть тут же.

— Спасибо, но я обожаю Рим и думаю, что уже достаточно в своей жизни поездила по миру.

— Ой, дети! Для них жизнь всегда такая короткая, — улыбнулась госпожа Дюваль.

Какое остроумие. Эмма даже не ответила. Только полоснула ее взглядом, полным заслуженной ненависти. Хозяин дома безошибочно опознал этот взгляд и вмешался, как всегда сдержанно и тактично:

— Может, перейдем в гостиную, выпьем биттер? Или ты предпочитаешь виски, Дэвид?

— Зависит от виски…

— Шотландский торфяной.

— Мой любимый.

Отец Эммы положил гостю руку на плечо в знак глубокого уважения, и веселая компания в полном составе мигрировала в длинный коридор по направлению к гостиной. Эмма приближалась к торфяникам отца медленным шагом приговоренного к смерти, но тут, как гром небесный, грянуло спасение. Даром что это были не медные трубы, а всего лишь телефонный звонок. Новая мелодия, которую она закачала пару дней назад. Точнее, не мелодия, а переливы велосипедного звонка.

— Простите, мне звонят! — возликовала Эмма в шаге от эшафота.

— А я думала, это велосипед, — испугалась гостья.

Марта снисходительно улыбнулась:

— Наша дочь в последнее время увлекалась миром велосипедного спорта. Но мне кажется, что Рим не создан для двухколесного транспорта. Другое дело Голландия…

Эмма услышала, как слова матери стихают за ее спиной, и вздохнула с облегчением. Потом посмотрела на экран. Грета. Наконец-то!

— Ты где? У тебя все хорошо?

— Привет. Все хорошо. Прости, что я не отвечала на звонки, я не знала…