Джим выстирал и выгладил все, что можно было взять из старого гардероба с мужской одеждой, а Теодора аккуратно и незаметно подштопала отцу носки, попрочнее пришила пуговицы, убедившись, что все на месте, и виртуозно, мелкими частыми стежками залатала белье, где это требовалось. К тому же Джим привез из Лондона две новые сорочки с твердыми воротниками и, для завершения облика аристократа, — широкий черный галстук.

В обновках, со всеми оговорками, Александр Колвин выглядел, вне всякого сомнения, весьма импозантно. Если его пальто и имело покрой слегка старомодный, то это лишь придавало ему солидности, а если цилиндр видывал и лучшие дни, то это смотрелось вполне благородно, можно было подумать, что это любимый головной убор джентльмена, который может позволить себе не одеваться с иголочки, а носить удобные для себя любимые вещи. Так что мистер Колвин от макушки до пят являл собой образ безупречно одетого джентльмена, владельца поместья Маунтсоррель, аристократа до мозга костей.

В бесконечных предотъездных хлопотах и заботах, мелких и крупных, Теодора не чувствовала волнения до того самого момента, пока они не остановились на главной дороге в ожидании дилижанса. Тут на нее накатили страх и сомнение, на пару минут обдавшие ее холодом неизвестности. Она испытала чувство, какое, наверное, переживает тот, кто нарушил закон, был разоблачен, и металлические оковы защелкнулись на руках арестанта. Но назад уже не ступить, остается молиться, чтобы намеченное не сорвалось по независящим от них причинам.

Так как всей деревне было отлично известно, куда они едут, отцу, а значит, и Теодоре и Джиму не пришлось идти от дома пешком и, поскольку своего выезда у них не было, ломать голову, как доставить к дилижансу багаж, — за ними в своем экипаже заехал приходской священник. Старенькая повозка, в которой он объезжал самые отдаленные уголки прихода, вместила всех троих пассажиров и их вещи, собранные в дорогу.

— Как это любезно, ваше преподобие, — церемонно проговорил Александр Колвин, — премного вам благодарен.

— Рад был снова увидеть вас, мистер Колвин, — ответил священник, польщенный, — и это большая честь, что граф Хэвершем решил прибегнуть именно к вашей помощи!

Теодора, незаметно, но бдительно внимавшая их разговору, окаменела, услышав про «помощь». Хоть бы отец не обратил на это слово внимания! Хоть бы не обратил! Но Александр Колвин не придавал значения частностям и опасным обмолвкам в том небольшом вулкане любезностей, какие извергал на его голову собеседник. Александр Колвин был по уши увлечен происходящим с ним здесь и сейчас и ходом собственных ощущений и мыслей.

— Я так рад этой нежданной волшебной поездке! Вы даже не представляете! Я всегда так хотел увидеть коллекцию Хэвершема! — оживленно витийствовал он, воспаряя душой подобно тому, как птица взмывает вверх, расправив крылья в восходящем воздушном потоке. — И с нетерпением жду, когда же наступит этот счастливый момент. Для меня это, знаете ли, похоже на то, как родители сравнивают успехи своих детей с успехами детей своих хороших знакомых. А родители, как вы понимаете, весьма пристрастны с обеих сторон, и давать свое чадо в обиду не готовы ни те, ни другие…

— Да-да, я завидую вам! — взяв ту же ноту, взволнованно в унисон с представителем паствы, признался священник. Но было не вполне ясно, зависть к чему он имеет в виду: завидует ли он предстоящей встрече мистера Колвина с полотнами известнейших мастеров живописи или возможности порадоваться успехам детей. И словно для разъяснения смысла сказанного — искусство! только искусство! только оно спасительно и благотворно! — тема была им продолжена: — Я часто думаю, как повезло нам, жителям Литтл Сорреля, что мы наделены такой привилегией — любоваться на ваши картины. Созерцание прекрасного возвышает над бренностью повседневности, проливает свет в душу и помыслы, наставляет на праведный жизненный путь, да… — Почувствовав, что он несколько увлекся, ибо беседа увела их за пределы церкви, а это ведь не проповедь, священник умолк, придав лицу смиренно-благоговейное выражение.

Александр же Колвин был вдохновлен без меры.

— О да! Картины — в них для меня вся жизнь! Я счастлив только тогда, когда понимаю: им ничто не грозит…

В этом взаимно приятном обмене репликами время по пути к месту остановки почтовой кареты промелькнуло молниеносно. Неудивительно, что, когда пришла пора сесть в дилижанс, Александр Колвин был в прекраснейшем расположении духа и с интересом озирался вокруг. Теодора горячо поблагодарила священника за его трогательное великодушие и за душеспасительную, как оказалось, беседу. «Ну и за то, что не сказал более ничего лишнего», — добавила она про себя.

— Теперь вы позаботьтесь о своем отце, мисс Теодора, — серьезно ответил священник, видимо, заранее поставивший себе целью ободрить драгоценного пассажира, — и привезите его домой в целости и сохранности. Мы в Литтл Сорреле им очень гордимся и очень им дорожим.

Увидев в глазах девушки благодарность, священник улыбнулся. Но ей не дано было знать, что про себя подумал этот сельский мудрец: ах, Теодора, бедняжка… Самая милая и привлекательная девушка из тех, что он встречал в своей жизни. Но одета… ммм… так неброско. А их ведь ждет сам граф Хэвершем… Впрочем, скорее всего, священник, закореневший в приходе, плохо разбирается в женских нарядах, и хорошо бы это было действительно так!

Дилижанс тронулся. К счастью, пассажиров, кроме них, было только двое, да и те из дальней деревни, так что глазеть на господ и обсуждать их поездку было некому, а им не перед кем было «сохранять лицо», можно было свободно предаться собственным мыслям. Джим примостился на своем любимом месте, за кучером, и лошади застучали копытами по пыльной дороге.

До Лондона колеса почтовой кареты катились нестерпимо долго: то и дело дилижанс останавливался, заходили новые пассажиры и покидали почтовую карету те, кто прибыл к месту своего назначения. К тому времени, как они въехали во двор гостиницы «Двуглавый лебедь» в Ислингтоне, Теодора почувствовала, что отец ее безмерно устал и ему немедленно требуется помощь.

Джим быстро нанял для них кеб, и путешественники без проволочек и лишних задержек, не забыв в дилижансе ничего из своего скромного багажа, отправились в гостеприимный дом мистера Левенштайна в Сен-Джонс-Вуд.

Дом мистера Левенштайна был не слишком большим, но очень уютным — притом что меблирован он был не без причуд. Вероятно, сказывался личный вкус торговца, каковому он мог следовать без всяких ограничений в средствах. Однако прежде чем Теодора смогла позволить себе что-либо осмотреть поподробнее, она должна была сделать самое на тот момент важное — уложить отца в постель.

Мистер Левенштайн предложил Александру Колвину бренди. Спиртное немного взбодрило гостя, но тот все же не отказался пораньше лечь спать и был так устрашающе бледен, когда его голова коснулась подушки, что Теодора не на шутку встревожилась.

— Такая нагрузка ему еще не по силам, это было ясно в самом начале, мы очень поторопились, но у нас не было другого выхода… — виноватым тоном растерянно проговорила она Джиму дрожащими губами, прощаясь с ним на ночь.