Гуров наконец остановился и сел на стул. Он посмотрел на Крячко и усмехнулся. Станислав в ответ состроил комично-недовольную мину. Генерал удивленно переводил взгляд с одного на другого.

– И что это ваше перемигивание означает? – ворчливо спросил он.

– Ничего особенного! – весело отозвался Крячко. – Просто этот одержимый маньяк еще сегодня утром сказал мне, что клиникой Запашного займусь я. Похоже, что он все же собирается это сделать.

– Ты прав, Стас, как никогда, – согласился Гуров.

– Конечно, младшего легко обидеть! – притворно расстроился Крячко. – Кого еще к алкоголикам послать? Конечно, меня. Фактура у меня подходящая!

– Там не только алкоголики. Еще и наркоманы имеются, – утешил друга Гуров и посмотрел на Орлова. – А я, Петр, поговорю с Терентьевым. Мне только нужно знать, что мы ему сможем предложить, кроме почетной грамоты. Парня поперли из милиции. Ему это поломало жизнь. Что мы ему сможем дать теперь?

– От алкоголизма бесплатно вылечим! – пробурчал Орлов. – Лева, тебя учить – только портить. Сам знаешь, как с людьми разговаривать. Вот и определяйся по ходу дела.

Генерал задумался. Гуров сумел выстроить из ничего стройную теорию. Но существование оной не говорило ни о чем другом, кроме того, что теория существует. И все же была в словах Гурова изюминка. Все действительно не так просто.

– Ладно, сыщики. Ищите! – проговорил генерал после некоторой паузы. – Пиши, Лева, заявление в отдел кадров на отгулы. Я подпишу, а ты бери ребят и распутай этот гордиев узел. Да, и познакомь Станислава с Горшковым. Идите с глаз моих...

Сыщики поднялись и вышли из кабинета. Гуров думал о том, что могло означать это его отстранение от расследования. Уже ставшее привычным выражение неприязни меняющихся замов к своевольному сыщику? Или за этим крылось что-то большее? Ответов не было.

Полковник решил выкинуть из головы эту проблему. Хорошо это или плохо, но решена она привычным способом: вы отстраняете – мы подчиняемся. А во время отдыха сыщик главка может заниматься любым хобби. В том числе и помогать старым товарищам лечиться от алкоголизма.

Группа Веселова в полном составе топталась у дверей кабинета Гурова, ожидая появления своего нового начальства. Гуров пригласил всех в кабинет. Он довел до оперативников информацию, полученную от генерала, и уведомил, что они переходят в подчинение Станислава.

Это известие особого энтузиазма не вызвало. Не то чтобы парням был неприятен Крячко. Тут была давнишняя вражда оперативников и министерских служащих. Чиновники по большей части всю свою службу просиживали штаны в кабинетах и понятия не имели о розыскной работе. Поэтому-то каждый рядовой сотрудник и считал, что не следует министерским вмешиваться в их работу.

Гуров это мнение разделял, но углубляться в риторические рассуждения, типа: «Кто был первым? Яйцо или курица?» – не стал. Почему-то он не стал говорить и о том, что продолжает руководить следствием. Может быть, это была излишняя предосторожность, но Гуров помнил свой утренний разговор с Горшковым. Он решил предотвратить любую возможность утечки в прокуратуру информации о своем фактическом руководстве.

Береженого бог бережет. Гуров попрощался со всеми и оставил кабинет. Крячко пошутил ему вслед: некоторым дают отгулы, а ему за это отдуваться. Гуров только ехидно улыбнулся и развел руками. Дескать, каждому свое, и пошел к машине.

Гуров не спеша ехал по московским улицам, проверяя наличие «наружки». Это стало уже даже не привычкой, а частью образа жизни. Гуров часто и сам ловил себя за высматриванием «хвоста» и с грустной улыбкой качал головой. Что ни говори, а профессия накладывает на человека свой отпечаток.

Ехать пришлось через всю Москву. В район Черемушек. Сказать, что машин на дорогах было много, – это не сказать ничего. Поток фырчащего, рычащего и завывающего разнокалиберного транспорта разноцветной змеей забивал улицы города. Даже если бы Гуров и хотел ехать быстрее, то ему бы пришлось проявлять чудеса вождения, чтобы кого-то обогнать.

Сыщик не торопился на встречу с Терентьевым. Он корил себя за малодушие, но все равно радовался каждому красному светофору, попадающемуся на пути. Гуров, как мог, пытался отложить этот необходимый, но тяжелый разговор.

Почему-то Гурову вспомнились времена его молодости. Москва двадцатилетней давности.

Тогда Москва не была такой сплошной каруселью суетливых людей. Жизнь текла размеренней и степенней, словно само определение – «житель столицы» – накладывало отпечаток значимости на людей. Тогда провинциала от коренного москвича отличить было столь же легко, как конную повозку от паровоза. Но время все меняет.

Гуров вдруг понял, что любит и эту Москву. Ничуть не меньше, чем город своей молодости. Любит ее сумасшедший жизненный ритм. Любит людей, что в душе остались такими же, как и прежде. Хоть и подернулись коростой черствости.

«Вот беда! – подумал Гуров, уличив себя в приступе всепоглощающего человеколюбия. – Может, и правда у меня маразм начинается?»

Он усмехнулся своим мыслям и нажал на клаксон, тормоша зазевавшегося пешехода. От этого легкого приступа ностальгических воспоминаний на душе почему-то стало легче. Разговор с Терентьевым уже не казался таким безнадежным. Гуров улыбнулся и прибавил скорость.

Терентьев открыл Гурову дверь после третьего звонка. Он удивленно посмотрел на полковника и отступил в сторону, приглашая того в дом. Гуров шагнул за порог и едва не поморщился – всю квартиру Терентьева пропитал кислый запах алкогольных испарений и бог весть чего еще.

Полковник прошел в гостиную и осмотрелся по сторонам. В комнате давно не убирались. Лишь с телевизора и журнального столика пыль была стерта. Видимо, Виктор, выйдя из запоя, делал попытки привести квартиру в божеский вид. Но было похоже, что они обречены на провал.

На столе, застеленном грязной скатертью, стояла пепельница, забитая окурками «Примы». Початая бутылка водки и граненый стакан завершали этот натюрморт.

– Да, хреновато ты устроился! – хмыкнул Гуров и обернулся.

– Лев Иванович, я тебя всегда как человека уважал, – хмуро ответил Терентьев. – Давай не будем друг о друге впечатление портить.

Виктор стоял в дверях, не входя в комнату. Его высокая фигура еще сохранила какие-то остатки былой спортивной подтянутости, а вот лицо совсем обрюзгло. Терентьев потер небритый подбородок и исподтишка бросил взгляд на открытую бутылку.

– Лучше давай выпьем за встречу, – проговорил хозяин и подошел к столу.

– Не буду. И тебе не советую, – остановил его Гуров. – Ты мне говорил, что завязал. Или я ослышался?

– А ты мне морали не читай! – взбесился Терентьев. – Я сюда тебя не звал. Ты сам пришел. Говори, что надо, и проваливай на хрен.

Гуров ожидал чего-то подобного и приготовился. Он не огрызнулся в ответ, не попытался и успокоить Терентьева. Полковник взял бутылку со стола. Он повертел ее в руках, словно изучая этикетку, а затем со всего маха бросил в стену.