― Мне надо знать, что будет после рождения ребенка. — Она сделала паузу и затем продолжила: — Ты хотел принимать участие в его судьбе, и мне необходимо понять, что ты подразумеваешь под этим. Мы должны прийти к какому-то соглашению. Я не могу провести следующие полгода в полном неведении.

Согласен. Если ребенок, и в самом деле, мой, нам стоит установить кое-какие правила, чтобы избежать недопонимания в будущем.

Кейт вздрогнула, словно от пощечины. Он, до сих пор, не верит, что ребенок его! Она почувствовала себя такой несчастной... До того времени, как они смогут сделать тест на отцовство, пройдет еще столько времени... Хоть она и понимала Люку, его недоверие унижало. В ее душе нарастала злость.

― Я не знаю, что сказать тебе, чтобы ты поверил. Похоже, мне тебя не убедить. Но хочешь или нет, малыш твой, и скоро ты это поймешь.

В ее голосе слышалось отчаяние.

Люка встал с кресла и подошел к ней. Сердце Кейт бешено заколотилось от волнения. Она не знала, чего ожидать. Не в силах посмотреть ему в лицо, она опустила глаза, которые к тому моменту были полны слез.

Взяв ее руки в свои, Люка помог ей встать.

― Я не хочу тебя расстраивать, но доверие так просто не появляется, моя дорогая. А такому человеку», как я, есть, что терять, как ты думаешь, а? С моей стороны это простая предосторожность.

― Сам сказал, что хочешь поддержать ребенка, когда я сообщила тебе о своей беременности. Я не хотела отношений или чего-то в этом роде. Учитывая все, что произошло со мной...

― Но если на секунду забыть о ребенке и о том факте, что ты не желаешь завязывать отношения, — Люка убрал с ее лица выбившуюся прядь волос и вытер ее слезы, — как насчет этого невероятного притяжения, которое, не отрицай, существует между нами? Как быть с ним, Катерина? Просто игнорировать?

Игнорировать свое влечение к нему? Это будет непросто. Только после той ночи в Милане Кейт обнаружила, насколько страстной натурой является. Она всю жизнь прожила, словно, в коконе, и даже красавец Хайден с его безупречным телом не смог раскрыть ее потенциал.

Но страсть надо сдерживать, иначе она просто не сможет спокойно находиться рядом с Люкой.

Но, услышав вопрос, Кейт даже не стала раздумывать над ответом. Она, конечно, может попытаться солгать, но ведь он все прекрасно понимает и видит. Видит, как она смотрит на него, замечает ее невольные вздохи, посмеивается над тем, как она краснеет, когда он подходит близко...

— Нет, — прошептала она. — Думаю, это невозможно... во всяком случае, с моей стороны.

Люка взял ее тонкую кисть в свою руку и погладил длинные пальцы Кейт. Он наклонился к ней и столь же нежно, как и неожиданно, поцеловал в губы. Он не был настойчивым, ничего не требовал, и именно это заставило Кейт ответить ему.

Она обвила руки вокруг его шеи, и это сделало поцелуй более интимным. Их языки переплетались. Лишь изредка прерываясь на то, чтобы сделать короткий вдох, они жадно ласкали друг друга. Руки Люки изучали ее тело, заставляя Кейт дрожать от желания. Она еще никогда не испытывала такой острой нужды быть с мужчиной. И еще никогда полностью не отдавалась своим чувствам. Страсть внутри ее нарастала с неудержимой силой до тех пор, пока не стала абсолютно неконтролируемой. Вся реальность сузилась до размеров комнаты — перестало существовать все на свете.

Они даже не заметили, как оказались почти без одежды. Люка положил Кейт на спину, и она почувствовала холод кожаной обивки. Его руки были на ее талии, и она выгнулась, призывая его к дальнейшим действиям. Проведя по его груди и ниже, она мысленно восхитилась его сильным прессом и сексуальным торсом. У Кейт кружилась голова, во рту пересохло, низ ее живота пронзила судорога, и ничто, кроме соития с ним, не смогло бы прекратить ее страдания.

— Я так хочу тебя, — произнес Люка хриплым голосом. — Это просто невероятно...

Его итальянский акцент взволновал ее еще больше.

Люка стянул чулки и трусики с ее дрожащих ног.

Его запах одурманивал ее. Охваченная неземным желанием, она провела рукой по волосам на его груди и за шею притянула Люку к себе.

С жадностью и необузданностью она отвечала на его поцелуи, одновременно дразня его и разжигая в нем страсть, какой он еще никогда не испытывал.

Люка расстегнул ее бюстгальтер и сбросил его на пол. Поочередно он приникал губами то к одной груди, то к другой, целуя и легонько покусывая их. Кейт выгнулась — теперь, когда она забеременела, ее соски стали очень чувствительными, — и, словно поняв, о чем она просит, Люка накрыл ее грудь своими ладонями и стал целовать ее живот, спускаясь все ниже и ниже.

Кейт потянулась к застежке-«молнии» на его брюках, но терпение Люки было на грани, и он сам торопливо снял их. Через секунду он вошел в нее, и у нее перехватило дыхание. Кейт застонала. Волна возбуждения прокатилась по ее телу. Она надеялась, что они не в последний раз испытывают эти ощущения.

Кейт сама удивилась своей ненасытной страсти. Беременность, а вернее, гормоны, похоже, сыграли в этом не последнюю роль. Ее все в нем возбуждало: сильные руки, сексуальный живот, запах одеколона... Она позволила Люке взять верх над ней, овладеть ее телом целиком. Напряжение достигло апогея, и Кейт задрожала в чувственном наслаждении. На секунду ей показалось, что она задыхается от избытка эмоций... Она стала целовать своего любовника в шею, покусывать мочку уха и, прижавшись к нему со всей силой, закрыла глаза, чтобы хоть на мгновение продлить это сказочное ощущение, такое хрупкое и уязвимое...

Он весь день был на грани.

Из-за того, что она все еще была в одежде, в то время, как он терял рассудок от желания.

Единственным препятствием было ее платье. Мысленно он не один раз разрывал его, а затем срывал с нее белье, которое мешало любоваться и наслаждаться совершенством ее тела.

Теперь Люка получил все, что так желал. И это было словно удар молнии вместе с теплым летним дождем, пролившимся на его обнаженное разгоряченное тело. Одновременно с долгожданным освобождением пришло ощущение пустоты и понимание того, сколько времени после смерти жены он жил в раковине разочарования. Внезапно все пережитое им за это время словно прорвалось на свет, и вот он уже еле сдерживает слезы.

Люка не плакал с тех пор, как был маленьким ребенком... Даже на похоронах Софии. Он держал эмоции в себе, замыкался и прятался от всего мира. Изоляция и одиночество стали его спасением, его постоянными спутниками после того, как ее не стало. Родители тоже ушли, не осталось ни одного человека, который мог бы утешить, пожалеть его. Прошло немало времени, прежде чем он снова стал общаться с людьми. А работа теперь была его единственным спасением и укрытием.

Было неправильно с его стороны, так желать Катерину... Женщину, прикосновение к которой казалось ему сейчас чем-то настолько же важным, как дыхание. Он, наверное, должен чувствовать вину перед женой, ведь Катерина носила его ребенка — то, чего они с Софией так отчаянно желали, и чему не суждено, было, сбыться.