Гвендис жалела, что никогда не училась даргородскому наречию. Отец его не знал, и книг на нем Гвендис никогда не видела. А у хельдов, кажется, и вовсе нет книг. Отец считал эти края варварскими, дикими, глухими - что может дать образованному человеку знание таких языков? Девушке оставалось ждать, пока на рынок приедет купеческий обоз из Даргорода.

Сьер Денел принадлежал к ордену орминитов. Небесным покровителем ордена считался первый король Анвардена Ормин, законодатель и просветитель вардов. Своим оружием и имуществом орминиты клялись поддерживать королей Анвардена и священное мироустройство.

Сьер Денел считал, что Дайк сделал свое дело: донес весть до того, кто в состоянии ею распорядиться. Теперь он, Денел, несет ответственность за дальнейшую судьбу предания о стране падших небожителей и о сокровищах, похищенных с неба.

Чудесный камень, находку Дайка, сьер Денел воспринимал как знамение. Высшая воля недаром лишила Дайка памяти: большинство людей в ясной памяти постарались бы утаить клад или использовать его в своих интересах, а Дайк исполнил роль орудия, хотя и тупого, но честного.

Теперь вардские рыцари должны отправиться на поиски небесных сокровищ небожителей, какую бы дорогу ни указал им этот бродяга-сновидец, чтобы сокровища Сатры были возвращены Вседержителю и возложены на алтари в его храмах.

С этими мыслями сьер Денел снова пришел в дом Гвендис для разговора с Дайком. Неожиданно Гвендис стала горячо упрашивать его оставить Дайка в покое и позволить ему жить своей жизнью. Сьер Денел строго объяснил ей, что ее подопечный - орудие высших сил.

– Как ты собираешься употребить свой дар? - спросил он стоящего перед ним Дайка.

– Никак, пока не узнаю, кто я, - коротко ответил тот.

Денел покривил губы:

– Ты хочешь получить денег за свое знание?

Дайк отрицательно мотнул головой:

– У меня уже все есть.

– Твой дар даст тебе возможность послужить государю.

Дайк промолчал.

– Твой дар будет употреблен во славу Вседержителя.

Новое молчаливое отрицание.

Рыцарь короны встал с кресла возле камина и подошел к Дайку вплотную. Их глаза встретились.

– Почему же нет?

– Потому что я не знаю, кто я, - повторил Дайк. - Может быть, я бы никогда бы никому не сказал о Сатре, если бы я это знал. А может, наоборот… Я должен сперва понять, зачем я жил, что любил, ради чего рисковал в той жизни, чтобы в этой не стать врагом самому себе.

Сьер Денел внезапно повысил голос:

– Это так важно?! А если ты был ублюдком, морским разбойником, грязным мерзавцем? Ты такого высокого мнения о себе, что желаешь сохранить себе верность? Боишься по неведению пойти против самого себя - и ради этого готов зарыть в землю дар Создателя? Высоко же ты себя ставишь, парень. А у самого грязные руки.

Дайк внимательно осмотрел свои исцарапанные ладони.

– Это въелся сок от коры. Водой сразу не смоешь, только со временем сойдет.

– Ты ставишь себя самого выше того дара и предназначения, которое в себе несешь? - глаза рыцаря гневно потемнели.

– По-твоему, то, что со мной случилось, - высшая воля, сьер Денел? Ну, что ж… Мне было очень тяжко, когда я болел, и еще хуже, когда стал считать себя сумасшедшим. И если кто-то сделал это со мной нарочно, я ему никогда не прощу без объяснений, и вслепую не буду ему служить.

– Человек всегда служит Творцу вслепую, - оборвал его сьер Денел. - Уже потому, что смертные не могут постичь его мудрости.

– Я никогда не буду делать того, чего не понимаю, - возразил Дайк. - Ты говоришь о Вседержителе, который создал небожителей и людей. Если мы вправду созданы неспособными его понимать, то, стало быть, он не получит и моей службы.

Сьер Денел побледнел, меряя его взглядом.

– Советую не забывать, что бриллиант, за который ты имеешь теперь стол и кров, ты получил только благодаря своему особому дару. Придется отрабатывать, парень. Никуда не денешься: не захочешь добровольно - Создатель взыщет. У тебя очень мало выбора, дружок. Если будешь продолжать в том же духе, то, боюсь, все-таки кончишь жизнь под забором. Не шути с высшими силами: они могут и отнять дар. И тогда у тебя не будет ни своей, ни чужой памяти. Останешься ты полоумным Дайком, какому место в благотворительной больнице.

– Господин королевский рыцарь! - твердо перебила его Гвендис. - Я должна извиниться, что не успела раньше сказать… Может случиться, что Дайк - на самом деле Гойдемир, младший сын даргородского князя. Ты не должен говорить с ним, как с бродягой.

Сьер Денел обмер. Только мелькнуло в голове: «И тот Гойдемир тоже сказал: «Я из старинного рода».

Эту неожиданную новость Гвендис узнала совсем недавно.

Осень подходила к концу. Косо летели густые хлопья мокрого снега, и едва долетев до земли, начинали таять. На дороге стояли лужи, одна натекла у самой калитки. Ветви облетевших деревьев в саду поникли. Нижние окна дома заслоняли отсыревшие голые кусты палисадника.

Дом Гвендис весь скрипел и шатался, поэтому она недавно наняла плотника. Зимой у Дайка не было работы в саду. Он попросил Гвендис не говорить плотнику, что он сам - не наемный работник. Тот, как в свое время и садовник, думал, что Дайк - поденщик, взятый госпожой ему в помощь.

Дайк чувствовал себя увереннее оттого, что делал дело, и из его рук выходило что-то прочное, что можно пощупать. Они с плотником уже заканчивали починку лестницы, которая раньше так и плясала под ногами. Так же Дайка раньше радовал сад, теперь засыпанный снегом. Гвендис с улыбкой думала: «Он сам нашел себе лечение. Дайк приручает наш дом. Он починил лестницу, перестелет половицы и почувствует, что все в его руках».

Утром на рынке Гвендис сказали, что прибыл торговый обоз из Даргорода. Она сейчас же вернулась домой за Дайком. Вместе они разыскали торговый ряд, где приезжие разложили товары: пушнину, мед, украшения и ткани… Бородатые купцы в длиннополой одежде на меху, одетые теплее, чем жители Анвардена, потому что пришли из холодных краев, важно ожидали покупателей. Дайк подошел к ближайшей лавке, глядя то на товар, то на чужие лица. Он сам не знал, что с ним будет, если память вдруг отзовется на что-нибудь и размотает перед ним весь клубок его прошлого. И тут же всплывала тоскливая мысль: «Нет, не вспомню, не одолею… Темно, как в омуте, в голове…»

Гвендис стала выбирать ткани. Она не только хотела дать Дайку время осмотреться, но и на самом деле собиралась купить материи.

Вдруг один из купцов, мельком бросивший взгляд на Дайка, разинул рот. Другие сгрудились, наперебой обращаясь к нему на своем тяжелом и звучном языке.

Дайк окаменел. Ему чудилось, он вдруг вообще позабыл человеческую речь. Переводя беспомощный взгляд с одного купца на другого, он видел лишь их шевелящиеся губы, выпускающие облачка пара в холодный осенний воздух.