Мои розовые мечты внезапно прервал неразговорчивый дед. Я едва карты из рук не выронила, когда он вдруг обратился ко мне:

– Тебя-то за что сюда запекли, дочка? – В его голосе прозвучало явное участие и даже обеспокоенность. От неожиданности я брякнула:

– Анорексия. Тьфу, депрессия, это муж меня анорексичкой называет. Говорит, похудела сильно.

Хорошо еще, что не выпалила слово «булимия» – выдала бы себя с потрохами, для женщин с таким расстройством признаться в болезни постороннему смерти подобно!

– Понятно. Муж тебя любит? – продолжал лезть мне в душу дед. Я уже взяла себя в руки и обрела способность рассуждать и просчитывать свои дальнейшие ходы. Что-то мне подсказывало, с дедом стоит пооткровенничать – естественно, в своих целях.

– Очень любит, – кивнула я. – Он сам клинику выбрал, говорил, врачи тут хорошие, сеансы психотерапии. Здесь ведь много людей таких же, как я?

– Много или мало, какая тебе, дочка, с того польза? – хмыкнул печально дед. – Врачи, говоришь, хорошие… Раньше тебе надо было ложиться, поздно уже.

– Что значит – поздно? – насторожилась я. – Что вы имеете в виду?

– А то, что сейчас от врачей мало что осталось. – Дед пошел с шестерки бубей. – Если б Антон Николаевич тебя лечил, то другое дело. А сейчас… – Он безнадежно махнул рукой.

– Вам не нравится Анна Викторовна? – уточнила я.

– А кому она вообще нравится? Знаешь, дочка, мой тебе совет: если муж тебя действительно любит, умоляй его забрать тебя отсюда. Твоя депрессия – полная ерунда по сравнению с тем, что тут развели.

– Что развели? – Я изобразила искренний испуг. – Вы меня заинтриговали. Тут врачи плохие, да? Медсестра в розовом, она какая-то… неприветливая.

Из своего опыта знаю: посплетничать люди любят, достаточно сказать одну цепкую фразу – и польется такой поток информации, только диву давайся! Но дед почему-то на провокацию не повелся, а только повторил, как заведенный:

– Не жди лиха, проси мужа, чтоб увез. Раз богатые, получше место найдете, молодая ты еще, незачем жизнь свою губить.

– Да о чем вы, я не понимаю! – как можно жалостливее возопила я. – Что я мужу-то скажу? Он мне сам выбрал больницу, я должна его убедить, что тут плохо, как вы говорите! А вы всё загадками отвечаете…

– Тише ты, орать на все отделение! – шикнул на меня дед. – Карга услышит, мало не покажется. Все, не говори ничего, вон идет.

Карга, как окрестил тетку в розовом старый картежник, и правда прошествовала к нашему столу и злобно уставилась на меня.

– Мельникова, вы нарушаете тишину, – заявила она сурово. – В нашей клинике подобное поведение запрещено. Если такое повторится, мы будем вынуждены принять меры.

И, не пояснив, какие меры, она резко развернулась на каблуках и удалилась в свой кабинет, оставив меня сидеть с раскрытым ртом. Я с недоумением перевела взгляд на деда – может, он пояснит, что эта мымра имела в виду? Но мой суперобщительный дедуля только приложил палец к губам – мол, молчи лучше. Я проглотила готовящиеся сорваться вопросы, а мой мозг лихорадочно выдавал одну мысль за другой, разной степени правдоподобности. Если возьмем за аксиому, что из больницы не выгоняют, что может предпринять злобная медсестра? Самое банальное – отправить меня в ссылку в палату и изолировать от других пациентов. Приставить ко мне надзирателя-санитара (но я все-таки не тюремная заключенная, а богатенькая мадемуазель с не совсем здоровыми нервишками!), вкатить дозу успокоительного – и это самое страшное, мне хватило зрелища двух соседок в коматозном состоянии. Ну, и, наконец, отправить на тот свет, но последняя версия маловероятна. Все-таки я не дряхлая, доживающая свой век старушка, которую ушлые родственники решили сгноить в психушке.

Из моих размышлений меня грубо вырвал громкий, режущий слух голос:

– Обед! Всем на обед! Обед!

Вот это – понимаю, нарушение тишины, хмыкнула я про себя. Что ж, во всем надо искать хорошее – по крайней мере, наконец-то меня накормят. Пока я точно не превратилась в изможденную костлявую жертву вынужденного голодания.

Столовая находилась в том же самом подвале, куда Карга в розовом унесла мою верхнюю одежду. На время трапезы дверь, отделяющая помещение с пациентами от кабинета врача и места свиданий, открывалась, и больные целым скопом спускались вниз. Пока наша нестройная орава шагала по лестнице – увы, не могу употребить слово «бодро», так как некоторые, включая моих немых соседок, еле ковыляли, цепляясь за поручни, а кого-то даже вели под руку, – около двери дежурила худенькая санитарка, на вид весьма потрепанная жизнью. До этого я ее не видела и думала, что за нами присматривает только злобная медсестра. Оказывается, помимо нее, существовал и другой персонал: рослая полная женщина с короткой стрижкой едва ли не тащила на себе тощую темноволосую девицу, которую я сразу узнала. Да это же Настя Казакова, только на фотографии, бережно хранимой Софьей Петровной, она выглядела куда лучше. То, что я лицезрела сейчас, можно было назвать слабой, едва дышащей тенью Насти, готовой в любой момент отправиться в мир иной. Наверно, она лежит в отдельной палате. Странно, что еду ей не приносят – в таком-то плачевном состоянии только под капельницей лежать.

И тут же, в подтверждение моим мыслям, ноги девушки вдруг странно подкосились, и она буквально стекла вниз по крупной санитарке.

– Катя! – громко крикнула та. Женщина у двери тут же спустилась к напарнице, и вдвоем они подхватили Настю и быстро оттащили ее наверх. Я, конечно, многое повидала в своей жизни, но это зрелище оказалось тяжелым даже для меня.

– Идем, не толпимся! – услышала я бас Карги. Я и не заметила, как она появилась около двери в отделение – что они, с помощью телепатии общаются между собой?

– Мельникова, шагай! – персонально обратилась она ко мне. Я чуть ли не бегом миновала все ступеньки, оказавшись среди этого стада калек самой резвой и быстрой. И что они творят с несчастными пациентами, что те превращаются в таких лунатиков?

Стараясь больше не создавать пробки и вообще не привлекать к себе лишнего внимания, я просочилась за самый дальний столик – подсела к своему знакомому деду. Суицидник нам компанию не составил – он занял место где-то в первых рядах.

– Вставай в очередь, – подсказал мне дед, взявший, очевидно, надо мной этакое шефство. – Тарелку-то возьми. Эх, кукла ты!..

Я покорно схватила зеленую пластмассовую тарелку – для первого и металлическую ложку и пристроилась за дедом. Пока больные получали свой паек, я оглядела всех присутствующих. Народу было не очень много – помимо моих знакомых соседок, суицидника и деда, в нашем отделении лечилась полная молодая, но очень некрасивая девушка, двое мужчин примерно одного возраста да невзрачная, сутулая женщина, напомнившая мне обделенную жизнью сироту. Ну и еще Настя, за которой мне нужно как-то присматривать. Я затруднялась определить, какое у кого может быть заболевание. Перебинтованный был только один картежник, мои соседки, возможно, лечились от депрессии, а вот что тут забыла толстая девчонка? Я выделила для себя самых адекватных пациентов, с которыми можно наладить хоть какой-то контакт. Само собой, это дед, второе место делили толстушка и суицидник, за ними следовали непонятные мужчины, а в самом конце значилась женская составляющая, очевидно, пребывавшая в невменяемом состоянии. Конечно, соседок я попробую разговорить – если они спускаются в столовую – значит, еще не совсем залеченные психотропными препаратами. Думаю, полненькая тоже курит, как и я, – если повезет, пересекусь с ней в курилке. С людьми, которых что-то объединяет – если мое предположение верно, то это вредная привычка, – найти общий язык легче всего. Ну и продолжу обрабатывать деда, к нему я вроде нашла подход. Любит покровительствовать над неопытными простушками – ради бога, подобная роль мне всегда давалась легко!