— Раньше вы сказали, что потери нашей страны в этой войне просто астрономические. Почему? Можете пояснить?

— По-моему, было очень много причин и не все можно объяснить здраво. Фашисты же не просто воевали, они планомерно приступили к уничтожению народов, к полному уничтожению. Это что касается гражданского населения. С армией же гораздо сложнее. У нас просто легенды рассказывали, как ваши коллеги, комиссары, в честь какой-нибудь «красной даты» бросали в бессмысленные мясорубки целые полки. Как в честь тех же дат с огромными потерями захватывали ненужные в стратегическом смысле объекты. Как бросали в атаку на наступающие танки практически безоружных людей. У нас большинство людей помнят слова Жукова про то, что «бабы новых солдат нарожают», в итоге… снижение численности населения, перестали женщины рожать… Какая мать захочет, чтобы к ее ребенку относились как к «пушечному мясу», как к инструменту? А про начало войны споры вообще не утихают. Странные приказы Павлова, вранье Жукова, предательство Власова, бардак и дебильные приказы местных чинуш. Бесконечно об этом говорить можно. Вас, товарищ армейский комиссар 1 ранга, тоже многие обвиняли. В истории, которую я знаю, вас объявили главным виновником разгрома наших войск в районе Керчи. Только вот интересно. Одни вас обливали помоями, другие — не любили, но уважали. Даже Хрущев.

— Можете поподробней рассказать, почему у вас такое, м-м-м-м, предвзятое отношение к Никите Сергеичу?

— Не предвзятое, товарищ Мехлис, но и объективным не назову. Неоднозначно я к нему отношусь, это да. Да и как к нему относиться-то? Человек так захотел власти, что начал разрушение своей страны. Его потом тоже сожрали, но процесс пошел. Партия уже тогда превратилась в черт знает что, а потом первое лицо в партии уничтожило и Союз. По Хрущеву и последующим деятелям, главный виновник всех бед страны и огромных потерь в войне — это товарищ Сталин.

Я говорил долго, сбиваясь, повторяясь, иногда переходил на жаргон середины 90-х. Мехлис слушал молча, не перебивая. Уже потом я понял, что он не столько слушал, что я говорю, сколько КАК. Наконец, когда я, выдохшись, замолчал, он, прихлопнув ладонью по столу, сказал:

— Понятно. Готовьтесь, завтра вылетаем в Москву. А пока отдохните, вам предстоят еще тяжелые разговоры.

Подняв трубку, он позвал секретаря и распорядился отвести меня отдыхать. Под отдых мне отвели уже знакомую камеру.

Интерлюдия. Москва, Кремль, 14.08.1941 г.

Бросив расшифрованное донесение от Мехлиса перед Берия, Сталин раздраженно сказал:

— Мехлис верит, что Стасов именно тот человек, за которого себя выдает. Готовь своих спецов: медиков, всех, кого посчитаешь нужным. Сегодня вечером они прилетят в Москву. Мы должны знать все, что знает этот человек. Даже то, что он давно забыл! Не подведи, Лаврентий, сам понимаешь, насколько это важно. Проверь все, что только можно и что нельзя тоже. Не должно остаться никаких сомнений. Все, иди, работай.

Подхожу к открытой двери в камеру, вдруг сильный удар в спину бросает меня вперед. Не успев выставить руки, падаю лицом в пол. Пытаюсь приподняться и вижу перед собой плохо различимую фигуру в форме НКВД, которая направляет на меня наган. Хочу что-то сказать, но вспышка выстрела… и я просыпаюсь.

Да ерш твою медь! Это просто ужас какой-то! Всю ночь один и тот же кошмар. Ни черта не выспался. Судя по виду за окном, уже утро наступает. Значит, скоро придут будить. Черт. Это на меня разговор с Мехлисом повлиял? Наверное, да. Нервы сдают. Хоть и ждал развития событий, а страшно. Что будет дальше? Как будет? Неизвестно. Это и пугает. Ладно, как там герои говорят? Делай, что должно, и пусть будет, что будет? Когда читаешь, эти слова звучат здорово, а вот когда примеряешь к себе… Ведь не был же трусом никогда, почему же так страшно от предстоящего?!

Поднявшись с постели, умылся. Ледяная вода помогла прогнать муторное состояние. Уже спокойно оделся, сделал легкую зарядку, заварил чая. Пока занимался заваркой, услышал шаги в коридоре, похоже — за мной. Угадал. В дверь вошел незнакомый капитан ГБ с Мартыновым. Увидев Александра Николаевича, я расслабился. Если он присутствует, то все нормально. Незнакомый капитан с интересом огляделся и, протянув руку, представился:

— Капитан Транеев Дмитрий Сергеевич, по распоряжению Льва Захаровича буду вас всюду сопровождать. — Он улыбнулся и добавил: — Кроме уборной.

Я, улыбаясь, пожал ему руку и спросил:

— Ну, раз вы мой «сопровождающий», то имя знаете. Когда отправляемся?

— Позавтракаем, и на аэродром. Пойдемте?

Пройдя по уже надоевшему коридору, направились в правое крыло здания. По дороге Мартынов попрощался со мной — дела, а мы с Транеевым добрались до столовой. Плотно позавтракав, сели в машину еще с парой чекистов и поехали на аэродром. По дороге больше молчали, лишь время от времени незнакомые командиры перекидывались ничего не значащими фразами. При подъезде к аэродрому и уже на его территории нас раз пять тормозили для проверки документов. Остановились мы у двух здоровенных бандур, в которых я узнал виденные на картинках ТБ-3. В реале они оказались больше, чем я себе представлял, и красивее. Присоединившись к небольшой группе военных, сидящих в тени самолетов, мы тоже примостились на травке. Благодать! Незаметно для себя расслабился и уснул. Разбудили меня в момент, когда подъехал Мехлис. Судя по его лицу, настроение у него было ниже плинтуса! Мне сразу захотелось оказаться от него подальше. Но куда там! Мехлис громко приказал мне садиться с ним в один самолет, и уже через 15 минут мы взлетели. Да-а-а. ТБ-3 — это не «Боинг» и даже не АН-2! Дует со всех сторон одновременно, трясет, качает, ревут моторы. Полный пипец! Очень быстро мне захотелось воспользоваться бумажным пакетом, но таковых не было, пришлось терпеть. Не понравился мне полет, не понравился! Часа через три мы уже заходили на посадку в Москве.

Выйдя из самолета, увидел несколько машин, ожидавших нас. Мехлис подошел к большой черной машине и, оглянувшись, махнул рукой нам с Транеевым, чтобы садились к нему. Не знаю, что это был за автомобиль, но роскошный! Мягкая кожа, дерево. Почувствуй себя миллионером! Пока ехали, с любопытством смотрел в окно. Я и в старой жизни Москву не знал, а уж теперь-то! Единственное, что я узнал сразу, — место, куда мы приехали. Площадь Дзержинского. Зайдя в здание бывшего страхового общества, я, как на поводке, направился было за Львом Захаровичем, но нет. Вежливо меня придержал какой-то лейтенант и вместе с Транеевым повел в другую сторону. Спустив по лестнице, меня подвели к очередной «гостинице». Перед тем как запустить внутрь камеры, у меня забрали оружие, ремень и документы. Оставив спички и добавив пачку папирос — мои уже кончались, — Транеев пояснил, что мне придется побыть здесь, пока не будет принято решение о дальнейших действиях в отношении меня. Как я подумал, будут решать, где поставить запятую в предложении «казнить нельзя помиловать». Мысленно послав всех вождей в дупу, я завалился спать.

Разбудил меня какой-то урод, который начал долбить в дверь и орать: «Спать не положено!» Недолго думая, я послал его на хрен и перевернулся на другой бок. Через минуту в дверном замке щелкнуло, и в мой «номер» зашел примечательный тип. Примерно моего роста, но раза в два пошире. Короткая, по расческу, прическа, на заплывшем лице выделялся «армянский» нос. Маленькие темные глаза уставились на меня, а толстые розовые губы выплюнули: