Весь город выходил на набережную встречать «Алмаз», предполагая встретить в лице его победителя… Страшная правда привела в уныние всех.

Но вместе с печалью о проигранной войне и бесчисленных жертвах ее в обществе поддерживалось бодрое настроение».

Юбилей брата, которому в этом году исполнялось 25 лет, Лера предложила отметить в ресторане «Золотой Рог». Дмитрий согласился. Они заранее оформили заказ и через некоторое время блаженствовали, сидя за красиво сервированным столиком на двоих.

Дмитрий и Лера собирались провести вдвоем весь вечер, но к их столику подошел моложавый лейтенант со стойким загаром на чисто выбритом лице и попросил разрешения разделить компанию. Тронутый его изящными манерами, Мацкевич пригласил лейтенанта к столу, увидев, что ресторан переполнен армейскими и флотскими офицерами.

– Колчак, – представился незнакомец, – Александр Васильевич. – И добавил немного погодя: – Возвращаюсь из японского плена.

Увидев, что на них это известие не произвело должного впечатления, он учтиво поцеловал ручку у Леры и обменялся дружеским рукопожатием с Дмитрием. Узнав, что перед ним брат и сестра, улыбнулся уголками губ.

– Я вас считал женихом и невестой, но никоим образом братом и сестрой.

Как ни избегали темы о войне, разговор за столом все равно вернулся в привычное русло о бездарно проигранной войне, о падении в обществе престижа армии и особенно флота.

Дмитрий нередко на себе ощущал неприязненные взгляды некоторых лощеных господ, бросавших ему в спину.

– Самотопы… с японцами справиться не смогли.

Такое отношение было знакомо и Колчаку, который произнес известное и мудрое из Шота Руставели:

– Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны… Что с них взять? Не нюхали они пороху, не тонули, не горели… Давайте не будем об этом.

Лера проговорилась, что у Дмитрия юбилей и они выбрались в ресторан именно по этому случаю. Колчак, извинившись, неожиданно резко встал, и Дмитрий увидел, как он прошел к оркестрантам.

После недолгих переговоров у лейтенанта оказалась в руках гитара. Он присел на придвинутый кем-то из оркестрантов стул, пробежался пальцами по струнам и взял звучный аккорд. Почему-то в зале стало тихо.

Перебирая струны негромко, но чувственно Колчак запел:

Оркестр стал потихоньку подыгрывать мелодию. Мягкий баритон Колчака, казалось, заполнил весь притихший зал, в котором никто уже не ел, не пил, не произносил тостов. Все, словно заколдованные, внимали исполнителю, у женщин на глазах навернулись слезы.

Грустная и в то же время торжественная мелодия трогала душу, рождала дорогие сердцу воспоминания:

Теперь оркестр подхватил мелодию в полную силу, а Колчак продолжал:

А когда лейтенант все так же глухо, но с нарастающей чувственностью проникновенно пропел последний куплет:

В полной тишине раздался всхлип какой-то экзальтированной дамы и зал бурными аплодисментами провожал Колчака до самого столика.

Раскланявшись поклоном головы с идеальным пробором в волосах, Колчак обратился к Дмитрию:

– Это вам мой подарок к юбилею!

Растроганный Дмитрий не знал даже, как и благодарить лейтенанта. Ему взволнованно вторила Лера. Казалось бы, эта мимолетная, ни к чему не обязывающая встреча быстро забудется. Но пройдет немало времени и на дорогах Гражданской войны опять пересекутся пути Мацкевича и Колчака, которому народная молва припишет авторство слов и музыки этого замечательного романса.

Очевидцы рассказывали, что незадолго до казни Колчак пел: «Гори, гори, моя звезда…», признаваясь в любви единственной заветной звезде – России.

Владивостокские крейсера «Россия» и «Громобой» участвовали в заключительном этапе Русско-японской войны. 5 сентября 1905 года у залива Корнилова (порт Расин) крейсера «Россия», «Громобой» и миноносцы «Бравый» и «Грозный» встретились с японскими крейсерами «Ивате», «Найтака» и миноносцами «Оборо» и «Акебоно». На «России» состоялось совещание о деталях осуществления на море уже заключенного в Портсмуте мирного договора.

В октябре 1905 года вслед за ушедшим накануне «Богатырем» крейсера «Россия» и «Громобой» были направлены на Сахалин в порт Александровский.

Необходимо было доставить солдат и офицеров (около 1000 человек), а также несколько сот жителей на северную часть острова Сахалин, остающуюся, по условиям заключенного в Портсмуте мирного договора, за Россией.

Мацкевич тоже был на этом переходе и удостоился чести присутствовать на встрече японских и русских офицеров на борту крейсера «Ивате». Недавние враги настороженно присматривались друг к другу, а один из японцев, пристально глядя в глаза поручика Мацкевича, насмешливо произнес:

– Э-э, – здрастуйте, Митя-сан…

«Так вот кем был Мори-сан!» – про себя подумал Дмитрий и отвернулся будто не узнав владельца парикмахерской, располагавшейся на Светланской улице во Владивостоке.

После десятибалльного шторма, заставившие крейсера укрыться в Татарском проливе, контр-адмирал Иессен получил циркуляр от командира Владивостокского порта: «Во Владивосток заходить нельзя – крупные беспорядки…»

Крейсера взяли курс на Европу. Командование флотом даже не предоставило возможности их экипажам попрощаться с родными и близкими, с городом, который они защищали.

В конце января 1905 года поручик Мацкевич встретил на палубе крейсера незнакомого лейтенанта, на голове которого, несмотря на неслабый мороз, красовалась флотская фуражка.

– Кто это? – спросил он у вахтенного офицера.

– Лейтенант Плотто с отдельного отряда миноносцев, – ответил вахтенный и добавил: – Прибыл на совещание.

Дмитрий знал, что во Владивосток по железной дороге доставили несколько подводных лодок, но не представлял, как можно их использовать в войне против японцев. В этом он был не одинок. Этого не представляли себе даже адмиралы.

Подводные силы Российского флота к тому времени находились в зачаточном состоянии. Единственная боевая лодка «Дельфин» еще только проходила испытания на Балтике. Япония, вообще не имевшая подводных лодок, заказала в Америке пять единиц фирме Холланда (они вступили в строй уже после заключения мира).