Больше всего мне помогало то, что вампиры смотрели на меня как на пустое место. Они привыкли к тому, что периодически в ратуше им на глаза попадается некрасивая магичка в темном платье с белым передником и в белом чепце, и не обращали на меня внимания. Немаловажную роль здесь сыграла их абсолютная уверенность в том, что я лишилась своего собственного «я» и сейчас была лишь пустой оболочкой, беспрекословно выполняющей приказы. Они не пытались понизить голос в моем присутствии и вели себя совершенно открыто. Я же старалась подмечать каждую мелочь, хотя проку от этого пока не было. Когда мне попадались на пути вампиры, обсуждавшие что-то, я опускала голову — широкие поля чепца частично скрывали мое лицо — и внимательно слушала, о чем шла речь. Поскольку мы находились в ратуше, я сталкивалась и с Дорианом, и с Адрианом Вереантерским, и с другими высшими. Пару раз даже видела Виктора. Разговоры велись на вампирском языке, и их смысл доходил до меня почти целиком. Я знала, когда точно состоится штурм, какие силы будут задействованы… Знала — и ничего не могла поделать. Не могла никого предупредить, и осознание этого грызло меня все больше и больше.

Были и другие трудности. Некоторые из них чисто бытовые — например, низшим вампирам достаточно спать шесть часов в сутки, и в последние дни я совершенно не высыпалась. Второй проблемой стал голод — кровь по понятным причинам я не пила, а предлагать мне человеческую пищу никто и не думал. Я нашла способ попадать на кухню и в кладовку — использовала несложное плетение, чтобы открывать и закрывать замки. Сейчас в ратуше жили только вампиры, и этими помещениями никто не пользовался. Там мне удавалось перехватить что-нибудь из оставшихся продуктов, но часто туда сбегать я не могла, поскольку боялась попасться кому-нибудь на глаза. Так что я перекусывала один раз в день, в лучшем случае — два. Конечно, с голоду я бы не умерла, но постоянный дискомфорт ощущался.

Но тяжелее всего мне пришлось в психологическом плане. Я видела, как за эти три дня гас огонек разума в глазах знахарок, видела, как они постепенно теряют себя. Разрушение их сознания протекало стремительно, они уже не помнили имен друг друга и своих собственных, на вопросы, не имеющие отношения к целительству, отвечали с большими запинками, перестали смотреть на вампиров с неприязнью, теперь на их лицах было лишь равнодушие. Они действительно не утратили своих целительских навыков, по крайней мере, лечебные отвары варили без ошибок и по памяти. Но в них не осталось ничего человеческого, ничего живого. Пару раз я встречала в коридоре градоначальника Ралена и видела, что с ним произошло то же самое, что и с остальными людьми. Он лишь скользнул по мне безразличным взглядом и пошел дальше.

Это было страшно. Несмотря на то что моя память не пострадала, я была охвачена подсознательным страхом сойти с ума. Оставаясь наедине с собой, начинала по очереди перебирать имена своих родных и знакомых мне придворных. Вспоминала даты рождения моих родственников, какие-то события из своей жизни, воссоздавая их практически по минутам. Я повторяла про себя заклинания и структуры плетений, восстановила разговор с Хель от первого до последнего слова. И все равно в некоторые моменты мне начинало казаться, будто я — уже не я. Со мной в эти дни никто не говорил, не считая Нарциссы, отдававшей приказы, даже не глядя на меня. Никто не смотрел в мою сторону, словно меня просто не существовало. Конечно, это было мне только на руку, но все чаще я ловила себя на том, что неосознанно прошу Снотру, богиню разума, дать мне сил и благодарю Хель за то, что спасла от смерти. Также я понимала, что надо ускорить поиски гримуара, поскольку не знала, надолго ли хватит у меня сил все это терпеть и ждать.

Впрочем, в день штурма я поняла, что мои предыдущие жалобы были глупы. Теперь мне стало еще тяжелее. Во-первых, весь день мои нервы были натянуты как струны из-за готовящейся атаки. В середине дня к нам стали поступать первые раненые. Тогда я впервые поняла, что мелкие ушибы и царапины, которые я залечивала раньше, — это не совсем то, чем мне предстояло заняться сейчас. Конечно, я знала достаточно плетений — в том числе и для лечения тяжелых ранений — но лишь в теории. Но, рассудив, что деваться все равно некуда, а практика мне тоже нужна, приступила к работе. Помещение постепенно наполнилось запахом крови, пота, грязи. Оказывая помощь первому раненому вампиру, — у него были жуткие ожоги на голове и на теле — я едва сдержала рвотный рефлекс. Со вторым было полегче, с третьим — еще легче… А у четвертого была глубокая рана в бедре, и, чтобы оказать помощь, мне пришлось раздеть его. К счастью, сам раненый находился без сознания и не видел ни отвращения, ни краски смущения на моем лице. Про себя я вновь возблагодарила чепец с широкими полями — часть одежды лекаря, который закрывал все гримасы, появлявшиеся на моем лице в тот день. Несколько раз я с трудом удержалась от того, чтобы не упасть в обморок, когда к нам принесли вампиров с распоротыми животами и вываливающимися из них на всеобщее обозрение внутренностями. Я потеряла счет тем, кого спасла, мой фартук был целиком покрыт бурыми пятнами засохшей крови. Не знаю, сколько раз за этот день я повторяла самой себе, что просто должна это сделать, чтобы не вызвать подозрений. За несколько часов тяжелой работы, когда ни разу не присела, я постепенно абстрагировалась от стонов, криков, жутких ран и лишь методично делала свое дело.

Мне претила мысль о спасении жизни врагов, но я отдавала себе отчет, что не смогла бы хладнокровно убить их, раненых и беспомощных. Просто не хватило бы духу.

Краем уха я слышала, как не очень тяжелораненые рассказывают Нарциссе о том, как проходил штурм. С удовлетворением я услышала, что взять Ормонд вампирам так и не удалось. Обороной руководил Оффали, и люди дали достойный отпор. С крепостных стен они поливали врага раскаленной смолой, стреляли по вампирам… Правда, нельзя было не признать, что долго так Ормонд продержаться не сможет, среди людей было сегодня много погибших. Еще одна или две атаки — и осаде конец. Плохо, очень плохо. Мне надо спешить.

Я занялась очередным раненым. У него глубоко в груди засели две стрелы. Разрезав на вампире рубаху, я убрала лоскуты ткани и, крепко взявшись за древко, выдернула сначала одну стрелу, затем другую. Раненый дернулся и застонал — я не старалась действовать осторожно. Затем наполнила энергией обеззараживающее плетение и отправила его прямиком в раны. Формируя второе плетение, — заживляющее — я пропустила момент, когда ко мне подошла Нарцисса, и очнулась, услышав ее командирский голос:

— Привезли пленных. Закончишь с этим — возьми фляги со стола и отправляйся к ним в подвал.

— Зачем? — не поняла я. Мой голос прозвучал монотонно и равнодушно.

Она раздраженно ответила:

— Раненым нужна свежая кровь, причем человеческая! Пленные для этой цели вполне подойдут. Только не убивай никого. Скот следует поберечь.

Она отошла, не заметив, как я заледенела. Она только что велела мне перерезать вены ормондцам, чтобы получить кровь для вампиров?! По позвоночнику внезапно пробежал жуткий холод, а руки задрожали. Я не смогу! Одно дело — помогать раненым, и совсем другое — резать живых людей! И еще это высокомерно произнесенное «скот». Вот как вампиры относятся на самом деле к людям. Вся их вежливость — лишь шелуха, которая сползает при любом удобном случае. Мы для них — просто животные, и ничего больше. Как же это мерзко… Почему же Хель им покровительствует? Есть ли в этой расе вообще хоть что-то хорошее?!