– Ну прямо дом Герды! – осматривая владения, шутил Отец, ласково похлопывая Сына по плечу.

Здесь было тихо и уютно. Подъезд к замку охранялся надежнее, чем шоссейный проезд к столице. Тридцать две бригады мотопулеметчиков, полторы тысячи грибников-топтунов и два локаторных взвода прослушивания ежеминутно прочесывали окрестности и сканировали эфир – может, кто-то что-то сболтнет, ненароком проговорится соседу! Тревожные, чуткие уши локаторщиков напряженно вслушивались и подрагивали.

В давние времена в одной из комнат этого очаровательного дворца доживала свои последние деньки престарелая женщина, первый нарком просвещения, молчаливая старушка с выцветшими глазами навыкате. До последних дней она любовалась восторженной природой и прудом, подступавшим к окнам с южной стороны. Пруд, точно зеркало, отражал то бирюзово-голубое небо, то клубящиеся необъятные облака, то манил желтизной кувшинок и очаровывал ослепительной чистотой белоснежных лилий, около которых осторожно вышагивали прирученные еще баронессой фон Мек грациозные фламинго. Тогда снесенные теперь дачи еще не начали строить, и людей здесь встречалось, впрочем, как и сегодня, бесконечно мало.

В пруду Младший велел развести лебедей и прелестных китайских уток мандаринок, а на берегу распорядился выстроить деревянный домик для павлинов в виде восточной пагоды с разноцветными оконцами. Павлины, поражая размерами и красотой своих невероятных хвостов, свободно разгуливали по парку и делили установленную государством трапезу с бесчисленными белками, бурундучками, воробьями, снегирями, синицами, щеглами – всех и не упомнишь! На лужайках весело паслись тонконогие лани, они совершенно не боялись грибников-топтунов, в плетеные корзинки которым хозяйственники добавили по две сладкие морковки, одну – для животных, другую – чтобы съел сам. Справедливость!

– Во всем должна быть справедливость! – учит Вожатый.

Иногда Младший в сопровождении муз приходил покормить грациозных косуль. Кормление всегда было делом веселым – восторги, хохот! А вот грибникам-топтунам в приказном порядке приходилось отворачиваться, потому что у Младшего с музами часто начинались игры в жмурки или и того хуже. Юноша был очень привязан к милым дамам и не только под действием инстинкта продолжения рода, но и вот почему: с малолетства мальчик воспитывался кормилицей, Сестрой отца Татьяной, двумя нянями и поваром – тетей Мотей. Такое женское начало не могло не отразиться на психике ребенка. По существу, в этом и состояла причина его нервных переживаний и беспокойств. Вожатый постоянно пропадал на работе, поздно возвращался, а иногда и совсем не приходил. Государство не имело право делить Его с семьей. Тогда было тяжелое время, очень скверное и непредсказуемое. Сестра отца и кормилица постоянно нервничали, ожидая трагических известий. При малейшем шуме женщины вздрагивали, готовые схватить самые необходимые вещи и обратиться в бегство. Доведенное до кульминации беспокойство передавалось малышу, он, как губка, впитывал все. Мальчик стал часто плакать, писаться по ночам и жалобно требовал близких:

– Вы тут? Вы не ушли?!

Кормилица и Сестра стали, по существу, его единственными друзьями, баюкали, нянчили, кормили, пытались смешить. Вот почему сейчас юноше так недоставало женского общества. Только женщины были способны его успокоить, вселить веру в будущее, дать сон. Именно поэтому в Архангельском и в Столовой лечебного питания появились счастливо улыбающиеся музы – девушки, скрашивающие одиночество скромного молодого человека.

Высшим и единственным законодательным органом Республики являлась Палата Сидения. Заседателям Палаты выпадала честь первыми услышать выводы Вожатого и передать их стране. Сидения начинались с нуля часов и продолжались до бесконечности, то есть они не прекращались никогда, ведь никто точно не знал, когда Вожатый войдет в двери. Заседателям приходилось, тревожно поглядывая на вход, ожидать Появления в любую минуту.

– А вдруг?! А может!.. – переглядывались в вызолоченном зале.

На Сидениях дежурили по четверо, каждые шесть часов. Из миллиарда трехсот семидесяти четырех миллионов, проживающих в Великой Стране, в Палату Сидения выбирали всего шестнадцать. Порядок выборов был простой и понятный, как в лотерее. В каждом селе крутили барабан с бумажками. На бумажках были написаны фамилии проживающих. Вытащив из барабана бумажку, где значилась чья-то фамилия, определяли сельского кандидата в Заседатели. Потом на районных выборах, при помощи того же барабана и тех же бумажек, из победителей сел все тем же нехитрым способом выбирался кандидат от района. Точно так же голосовали в городах. Дальше из победителей районов и городов выуживали кандидата от целого Края, а Краев у нас, как известно, сто семьдесят семь. Вот из этих ста семидесяти семи избранных Вожатый, уже безо всякого барабана, а просто из перламутровой коробки доставал шестнадцать бумажек с именами счастливцев и зачитывал вслух. Эти шестнадцать и становились Заседателями Палаты. Заседатели Палаты Сидения выбирались пожизненно, чтобы уже никому не морочить голову с выборами. Надо отметить, что выбиралось сразу два состава – основной и запасной. То есть Вожатый вытаскивал из перламутровой коробки сначала первые шестнадцать карточек, так сказать первого состава, а потом еще шестнадцать – второго. Это делалось вот почему. Если из основного состава Палаты кто-то тяжело занедужил или, не дай Бог, преставился, ему уже была готова замена. Высшая форма надежности! Высшая форма демократии! Или другая ситуация: кто-то из Заседателей, придя на дежурство, вдруг начинал хлюпать носом, кашлять, чихать, застенчиво высмаркивая сопли, – а может, он всех здоровых перезаразит?! Тогда кто работать будет? Или, например, подвел желудок, а ты уже на Сидении, а здесь что делать прикажете?! А все разрешалось предельно просто – только крикни, и из коридора сию же минуту появится сменщик из второго состава, который, ни слова не говоря, хлопнет тебя в знак приветствия по руке, мол, смена пришла, и с умным видом заберется на твою лавку, а занедуживший, раскланявшись, уходил поправляться.

Заседателям разрешалось разговаривать между собой и даже с Ним, но при условии, если Вожатый спросит первый. Сидения являлись главной государственной работой. Часто в этих Сидениях рождались незаурядные мысли и гениальные решения, без которых не могло обходиться общество, но такие светлые мысли посещали исключительно Его голову. На одном из Сидений Вожатый предложил новый порядок проведения спортивных соревнований.

– Состязания, соревнования, рекордсмены! – раздраженно начал Он. – Мы не имеем права выделять в спорте победителя, подумаешь, чемпион! Чествование всегда приводит к зазнайству, к чинопочитательству, к ханжеству. Кто получил медаль? Какую? А почему я не получил?

Чемпионы, чемпионы! – недовольно ворчал Вожатый. – Может, этот хваленый чемпион давно сделался инвалидом и даже не сумеет подпрыгнуть на месте! А его по-прежнему ставят в пример, хвалят, тянут в президиум, зачем?! Глупости! В спортивном мероприятии, которое по недомыслию обозвали соревнованием, теперь сможет принять участие каждый желающий и любой разделит со всеми остальными радость победы. В этом смысл! – обращал внимание Вожатый. – Не останется больше недовольных, обиженных, будет лишь радость и счастье, общий успех победы, а не горечь поражения! – заявил Он.