– Это он зря, – палец мелкого романтика указал на маячок, – там проводка еле живая, коротнуть может в любой момент. Загорится ведь, дурашка.

УАЗ подпрыгнул и замер посередине дороги, словно загнанный конь. Помочь ему не смог бы никакой автовалидол, даже если бы такой существовал. Пристрелить бы, чтоб не мучился. Да не поднимется рука. Из-под капота повалил густой дым. Фиолетовые клубы заполнили салон, в котором в панике метался Голова. Он лихорадочно жмурился, по-рыбьи разевал рот, тер руками глаза, шлепал ладонями по тому месту, где у нормального авто дверная ручка. Но последняя отсутствовала, издевательски торчал лишь короткий шпенек. Задыхаясь и кашляя, угонщик согнулся в судорожных поисках ручки возле пассажирского сиденья. Тоже безрезультатно.

– Его только я могу открыть, – с гордостью заметил Федоров, аккуратно паркуя тягач.

Они, не торопясь, вывалились из большегруза, подошли туда, где Головин на себе демонстрировал жестокий опыт, в котором мышь сажают под колпак и выкачивают воздух.

– Ну что, Шумахер?! Жарко? Может, еще поддать?

Пойманный бессвязно орал, барабаня кулаками по стеклу. Выпученные глаза, слюнявый рот – асфиксия никого не красит. Насладившись местью, романтик, наконец, открыл дверь.

Оружие не понадобилось. Головин, хватая воздух ртом, сам выпал из салона прямо под ноги группе захвата. Федорову осталось лишь нагнуться, чтобы заломить задержанному руку за спину. Пистолет он передал напарнику. Золотов опасливо принял ствол, боясь крепко сжать в ладони, чтобы нечаянно не выстрелить.

– Уроды! – зло выкрикнул от земли Голова в паузах между приступами кашля.

– Ну, извини, не «мерседес». Кстати, поздравляю – ты еще на угон заработал. Мелочь в твоем положении, но приятно, – Дима полез в карман за наручниками, на секунду отпустив беглеца.

А зря! Ни секунды покоя! Да что ж это такое?!

Голова извернулся и хлестко заехал Федорову ногой в полицейский пах. Романтик, скорчившись от боли, упал на колени, как приговоренный к смерти, просящий помилования. Полицейские, они ведь тоже люди. И пах у них тоже человеческий.

Теперь на пути к свободе стоял лишь Золотов. Из-за него Головин устроил гонки, спрыгнув с балкона. Узнал черта, которого в ресторане приложил. Черт-то оказался следаком московским! Не иначе отомстить заявился – мочкануть при задержании. С них, московских, станется! Не дождетесь! Прыжок, удар головой в грудь! Пистолет летит в кусты.

К чести Вячеслава Андреевича, он не сдался сразу, не забил ладонью по асфальту, прося пощады, а оказал, по возможности, достойное сопротивление. И началась борьба нанайских мальчиков. Но мальчик великозельский все же оказался проворнее. Сел сверху и принялся душить мальчика московского перстами, украшенными синим орнаментом. Последний, лишенный притока жизненно необходимого кислорода, жалобно захрипел.

Неужто финиш? Бесславный финал в захолустье и под чужим именем. И никто не узнает, не оценит… Хлопотное это оказалось дело – преступников ловить, сноровка нужна. Но Голова неожиданно ослабил хватку, и Золотову удалось вдохнуть. Более того, противник вдруг нежно поглядел на Золотова остекленевшим взглядом и рухнул рядом.

– Хорошо легла, – тяжело дыша, объявил возвышающийся над ними мелкий романтик, сжимающий новенькую урну, украшенную гербом Великозельска. Два козла на фоне березки.

* * *

Плетнев лежал под одеялом и пытался вспомнить таблицу умножения. Местами получалось. Сон не шел. Вместо него пришла жена. Она была отчаянно красива – в банном халате и со стаканом в руке. Длинные волосы струились по плечам, большие глаза скрывали тайну, которую очень хотелось разгадать.

– Выпей, пожалуйста, – Лера пристроилась с краешку, рядом с изголовьем, – это лекарство. Хорошее. Тебе нужно.

Плетнев почему-то подумал о женщинах-отравительницах, пачками отправлявших на тот свет мужей, но покорно выпил сладковатую жидкость и поставил стакан на тумбочку, прислушиваясь к реакциям организма. Если это цианид, например, то он уже бился бы в судорогах от боли и удушья. Но все вроде бы пока спокойно. Хотя есть яды, которые действуют медленно. Мышьяк, например. Там, правда, от дозы зависит. Опять же, если, все-таки, на органы его метят, то там определенные препараты нужны, чтобы товар не повредить.

– А… коньяка нет? Или виски? – вдруг вырвалось у страдальца. Сам не понял – откуда. Может, из прошлой жизни?

– Юра, ты же не пьешь, – напомнила Лера, сдвинув брови.

– Совсем? – Известие неприятно удивило. Он что, в прошлом – запойный? Или наоборот – идейный противник пьянства. Еще неизвестно, что лучше.

– Ну да. Даже пива. У тебя принципы.

– Однако…

В памяти всплыла чья-то цитата: «Алкоголь – это анестезия, позволяющая перенести операцию под названием жизнь». И как же ему без анестезии?

– Лера, а как мы познакомились? – решил он сменить тему.

– Романтично. Ты отбил меня у хулиганов. Как в кино.

– Да ну?!

Лера не пожалела ярких красок. Жирными мазками живописала их первую встречу. Осень. Смеркалось. Моросил дождь, дул холодный норд-ост. Она возвращалась с коллоквиума, он – с гастролей. В том смысле, что его театр приехал в Борщовку с комедией «Убийство на улице Морг». А тут хулиганы. Хотели девушку на «бумере» прокатить. А она не хотела. «Ты че такая дерзая?» Да не тут-то… Юра. Один против троих. С кулаками против бит. Мегабит. Но справился, сдюжил. Потом проводы домой, предложение постирать залитый кровью пиджак, чай, бутерброды и далее по схеме…

– Неужели совсем ничего не помнишь?

– Совершенно.

– Потом ты предложил поехать в Москву…

– Сильно! – одобрил Плетнев собственные действия. И, засыпая, добавил: – И правда как в кино.

– Каждая женщина мечтает, чтобы мужчина ради нее совершил подвиг, – с легкой грустью заметила Лера.

А ведь он, наверно, мог бы… Это не Козырев, который вряд ли хоть раз в жизни дрался.

Плетнев снова открыл глаза, нежно взял Леру за руку, поцеловал в ладонь. Ему очень хотелось, чтобы рассказанное оказалось правдой. Может, так оно и было, может, один против троих, но… Слишком все гладко. И не пора ли поговорить серьезно? Он потянул ее к себе, коснулся губами уха.

Лера трактовала это совершенно по-иному. Началось. Еще немного – и случится непоправимое. А она слово дала Козыреву. И самой себе. Что без измен. Хотя изменить очень хотелось. Она незаметно опустила руку в карман халата и нажала кнопочку мобильного – почти сразу раздался звонок городского телефона.

Она сняла переносную трубку и выскользнула на кухню.

– Алло… Да, Маша. Что еще случилось?.. Да ты что? Машка, не переживай так…

Снотворное наконец-то подействовало – проводив жену осоловевшим взглядом, больной упал в объятия Морфея.

Лера вернулась в комнату, только убедившись, что подопечный не симулирует. Так и не опознанный никем мужчина посапывал, лежа на спине. Она хотела было лечь на другую кровать, но неожиданно для самой себя пристроилась рядышком с пациентом и уложила его руку на свое плечо. Рука соскользнула, но она вернула ее на место, накрыла своей ладонью и больше не отпускала.