другому толкованию, его сослали в Собачий Острог Якутской области (ныне Среднеколымск). Менгдена увезли в место, которое у Галема и у Бюшинга названо Алимо. Объясняют, что это должен быть Нижнеколымск. Там и умер Менгден, там умерли его жена и дочь, а сын был возвращен и явился в Петербург уже в царствование Екатерины П. О других осужденных известно, что Темирязева послали в Сибирь без обозначения места, куда именно. Бывшего секретаря кабинета Яковлева разжаловали в гарнизон, в писари. Миниху судьба благоприятствовала более прочих. Протомившись двадцать лет в чрезвычайно тяжелом заточении, он, будучи уже глубоким стариком, с восшествием на престол преемника Елисаветы, был возвращен к прежнему почету и прожил несколько лет на свободе.

Леонид Пастернак. Торжественная встреча императрицы Елизаветы Петровны графом Алексеем Разумовским в Гостилицах

Кроме сосланных в Сибирь, были еще лица, потерпевшие вследствие близости с обвиненными. Так, капитан гвардии Остен-Сакен был разжалован рядовым в Ревельский батальон и там через тринадцать лет умер без повышения на службе, за то, что пользовался расположением Миниха. Иван Иванович Неплюев, известный при Петре Великом своим посольством в Константинополь, во время случившегося переворота управлял Малороссией и был вызван за то, что находился в дружественных отношениях с Остерманом. Князь Никита Юрьевич Трубецкой и хотел было спровадить его в Сибирь в ссылку, но Елисавета Петровна отправила его в Оренбургский край, где он потом сделан был правителем.

Эпоха Лестока

Тотчас по вступлении своем на престол Елисавета пригласила из Голштинии молодого племянника, Карла-Ульриха, сына герцогини Голштинской, царевны Анны Петровны. В день его приезда в Петербург на него возложили орден святого Андрея Первозванного, императрица подарила ему дворец в Ораниенбауме и несколько богатых поместий в России. Преподавание Закона божьего и приготовление к принятию православия поручено было отцу Симеону Тодорскому; обучение русскому языку — Ивану Петровичу Веселовскому, исправлявшему при Петре I разные секретные поручения, а профессор Академии Штелин назначен был преподавать принцу математику и историю.

15 февраля нареченного наследника престола возили в Академию, где Ломоносов поднес ему оду в 340 стихов, написанную по случаю дня его рождения.

Объявлено было во всенародное сведение, что в будущем апреле в Москве будет отправлено священное коронование государыни, и 23 февраля императрица со всем двором выехала из Петербурга в Москву. Начальства городов и сел высылали рабочих людей на дорогу, по которой должна была следовать государыня, и эти рабочие расставляли по обеим сторонам пути елки, а в некоторых местах устраивали из них подобие проезжих ворот. На ночь зажигались смоляные бочки. В Новгороде, Валдае, Торжке, Твери и Клине расставляли по пути императрицы обывателей — по правую сторону мужского, по левую — женского пола. С приближением государыни, проезжавшей через эти города, они должны были падать ниц. В таком торжественном шествии Елисавета доехала 26 февраля до Всесвятского, а 28 февраля был ее торжественный въезд в старую столицу прародителей; устроили пять триумфальных ворот: у Земляного города, на Тверской, на Мясницкой, в Китай-городе и на Яузе, у дворца императрицы. Государыня ехала в карете, запряженной восемью породистыми лошадьми; по бокам кареты следовали ее верные лейб-компанцы и за ними вереница камергеров, камер-юнкеров, служителей и гайдуков. За государыней вслед ехал наследник престола, за ним — придворный штат.

Приходилось до Кремля ехать посреди еще свежих следов пожара, нанесшего Москве страшное опустошение в 1737 году: еще много домов и церквей стояли без крыш. У кремлевской решетки встретил государыню преосвященный архиепископ Амвросий с духовенством; в приветственной речи он восхвалил Елисавету Петровну, как восстановительницу попранного православного благочестия, и напомнил, что до ее вступления на престол «не токмо учителей, но и учение, и книги их вязали, ковали и в темницы затворяли, и уже к тому приходило, что в своем православном государстве о вере своей и отворить уста было опасно». После обычного хождения высочайшей особы по церквам и поклонения кремлевской святыне, государыня уехала в свой яузский дворец, где наступили балы, куртаги, маскарады, а по вечерам зажигались потешные огни.

Скоро затем наступил великий пост. Прекратились веселости. Запрещено было даже быстро ездить, и если у кого замечали слишком горячих лошадей, то отбирали их на царскую конюшню. Государыня проживала не в одном яузском дворце, но иногда в кремлевском, а иногда в своем селе Покровском. В продолжение великого поста она посещала то одну, то другую церковь. Праздник Пасхи встретила государыня в Покровском селе, в новой церкви, только что оконченной постройкой. 23 апреля переехала императрица в кремлевский дворец, а 25-го совершилось коронование по общепринятому чину. Тогда последовало множество производств в чины, пожалований орденами, а родственники императрицы по матери — графским достоинством. При покойной государыне Анне Ивановне они были в большом загоне: им запрещалось даже владеть имениями. Двоюродный брат Елисаветы, Скавронский, человек без малейшего воспитания, назначен ею в камергеры; двоюродная племянница государыни, Гендрикова, выдана была за Чоглокова и этим браком сразу подняла фамилию мужа. Бутурлин, бывший еще при жизни Петра II любимцем Елисаветы, произведен в полные генералы и послан управлять Малороссией, хотя, кроме внешности, в нем никто не замечал никаких достоинств. 29 апреля императрица поместилась в яузском дворце, и с того дня пошли там ежедневно парадные балы и маскарады. Гости являлись туда по билетам, и выдавалось каждый день по девятьсот входных билетов.

В Москве праздник Пасхи прошел спокойно и весело, но в Петербурге произошел беспорядок. Гвардейские солдаты за что-то повздорили на улице с армейскими; офицеры стали их разнимать, и один унтер-офицер из немцев толкнул гвардейца; тот начал скликать товарищей. Узнавши, что толкнувший гвардейца был немец, ожесточенные солдаты ворвались в дом, куда скрылся унтер-офицер, застали там собравшихся офицеров-немцев и ни за что избили их. Начальствовавший столицей в отсутствие верховной власти фельдмаршал Ласси усмирил волнение и послал донесение императрице; она дала приказание наказать своевольников, но очень слабо, от этого своеволие гвардейцев усилилось, и Ласси принужден был для удержания порядка в Петербурге расставить по городу пикеты из армейских солдат. Жители Петербурга несколько дней были в большом страхе, боялись отпирать свои дворы, а иные стали даже покидать свои дома и выбираться из Петербурга. К гвардейцам и особенно к гренадерам Преображенского полка благоволила государыня, потому что им обязана была своим вступлением на престол, и, когда Лесток стал было говорить императрице о крайней необходимости обуздать лейб-компанцев, Елисавета Петровна раздосадовалась даже на Лестока. Скоро, однако, своевольство отозвалось злой выходкой, направленной против личности самой государыни. В июле 1742 года камер-лакей Турчанинов, Преображенского полка