— Отец?..

— Если тебе нужно что-нибудь знать о фабрике или о различных видах бумаги, которые мы делаем, спроси меня сейчас. Утром времени не будет.

Вместе мы дошли до кончика Хвоста, где я давал клятву, и остановились на том месте, где земля, камни и последний крупнозернистый гравий совсем исчезли — остались только песок, ракушки и бревна плавника, выброшенные неутомимыми волнами. В конце концов я достал игломет и протянул ему, сказав, что в нем осталось всего пятьдесят три иглы и что он будет благоразумен, если не станет тратить их впустую.

Сухожилие не взял его:

— Он понадобится тебе самому, отец, когда ты поедешь в… в…

— Паджароку. Это город, но никто не знает, где он находится. Возможно, в глубине континента, хотя я надеюсь, что нет. Они говорят, что переоборудовали посадочный аппарат, могут снова пересечь бездну и высадиться на Витке. Они призвали жителей Нового Вайрона отправить с ними пассажира.

— Тебя.

— Я знал Шелка лучше, чем кто-либо другой. — Честность вынудила меня добавить: — За исключением майтеры Мрамор, или Магнезии, как ее теперь называют. — Я снова предложил ему свой игломет.

— Оставь себе, я сказал. Тебе он понадобится.

— Они сказали, что майтера Мрамор не в состоянии совершить это путешествие. Она была уже очень стара, когда мы приехали, двадцать лет назад. — В течение нескольких секунд я пытался сформулировать аргумент; затем я вспомнил, что ни один из моих аргументов никогда не изменял его мнение, и сказал: — Если ты не возьмешь игломет сейчас, я брошу его в море.

Я вскинул руку, словно собираясь выполнить угрозу; он набросился на меня, как снежный кот, и ухватился за игломет. Я позволил Сухожилию взять его, встал и стряхнул с себя песок:

— Когда его не было при мне, я хранил его на фабрике. Так как вы, мальчики, никогда не заходите туда без разрешения, это казалось безопасным. Так и было. Возможно, ты захочешь сделать то же самое. Ты же не хочешь, чтобы Копыто и Шкура добрались до него.

Он нахмурился:

— Хорошо. Я так и сделаю.

Я мог бы показать ему, как заряжается и стреляет игломет, но опыт научил меня, что попытка научить его чему-либо только вызывает у него негодование. Вместо этого я сказал:

— Мне это может понадобиться, как ты и сказал. Но может и не понадобиться, а мне бы очень хотелось знать, что ты, твоя мать и братья в безопасности. Кроме того, путешественник с таким оружием может быть убит из-за него, если кто-нибудь узнает, что оно у него есть.

Сухожилие задумчиво кивнул.

— Сопряжение через два года. Ты помнишь последнее, штормы и приливы. Любые бревна, которые у вас есть здесь, будут опасны для вас. И, конечно же, там будут... — я поискал слово. — Незнакомцы. Посетители. Иногда очень правдоподобные.

И тогда на него, казалось, обрушилась реальность сопряжения:

— Не уходи, Отец!

— Я должен. Не только потому, что я поклялся; я был бы не первым человеком, нарушившим свою клятву. И, конечно, не из-за Кабачка и остальных — я причинил бы им гораздо больше боли, чем они причинили бы мне до того, как все закончилось, — но потому, что я не смог бы жить с самим собой, если бы этого не сделал. Ты и твоя мать можете управлять фабрикой не хуже меня, и ни у кого другого нет такого же хорошего шанса убедить Шелка присоединиться к нам. Сегодня за ужином мы согласились, что здесь, на Синей, мы дичаем и скоро будем отбиваться от инхуми с помощью луков и копий, которые теперь используем для охоты. Быть может, ты уверен, что мы могли бы выжить как дикари и... даже вернуть то, что мы потеряли, со временем. Без сомнения...

Упрямое покачивание головой, которое я так хорошо знал.

— Я тоже так не думаю. Здесь и раньше были люди, или что-то очень похожее на людей. У них была цивилизация выше нашей, но что-то уничтожило их. Если это были не инхуми, то кто?

— Это другая тема, на которую я также хотел с тобой поговорить. — Последовала пауза, возможно, Сухожилие собирался с мыслями, пока облизывал рот. — Ты пытаешься вернуть Паса и всех богов Длинного солнца.

— Нет, — ответил я.

Он проигнорировал мой ответ или не услышал его:

— Это хорошо, потому что боги могли бы помочь нам, если бы захотели. Но у них были свои боги, у Исчезнувших людей, которые были здесь первыми. Они тоже могли бы нам помочь. Есть одно местечко на Главном, на склоне Воющей горы, немного ниже границы, до которой произрастают деревья. Я нашел его почти год назад. Может быть, мне следовало сказать тебе.



 

У меня было три причины не сопровождать наших пятерых гостей, как они предлагали. Во-первых (как я уже говорил), я хотел попрощаться со своей семьей и заставить их согласиться на мой отъезд, насколько это возможно. Я был уверен, что Крапива согласится, потому что любит меня, а Сухожилие — потому что ненавидит; и с их поддержкой я надеялся убедить близнецов, что это необходимо.

Во-вторых, я хотел плыть на своей собственной лодке в поисках Паджароку, а не на той, которую предложил мне Кабачок, какой бы хорошей она ни была. Я не собирался пренебрегать его предложением, как он, возможно, думал; это было щедрое предложение, и Кабачок понес бы значительные издержки, если бы я принял его. Когда я разговаривал с ним в городе, он показал мне эту лодку, «Морскую лилию», и я предположил, что она почти такая же быстрая, как моя, и гораздо более вместительная и мореходная.

— Я никогда не плавал по воде, пока мы не спустились сюда, — сказал мне Кабачок, — да и здесь плавал только дважды. Если бы ты пришел ко мне в лавку или в киоск на рынке и сказал, что когда-нибудь я построю для себя лодки, я бы подумал, что ты спятил. Я думал, что Гагарка-пророк треснул, выжил из ума, когда разговаривал с ним там, и подумал бы то же самое о любом, кто бы сказал, что когда-нибудь мне понадобятся лодки. Ты не упомянул это в своей книге, насчет Гагарки. Что я думал, будто он треснул, как старые яйца. Но так и было.

Я сказал Кабачку, что Гагарка проломил себе череп в туннелях.

— Обычно я видел его на жертвоприношениях, — сказал Кабачок, тяжело опираясь на свою большую резную трость. — Мантейон старого патеры Щука. Мы с женой ходили туда время от времени, потому что он покупал у нас, он и его сивиллы. Там были майтера Роза и молодая майтера Мята, но они посылали за покупками майтеру Мрамор. Сорокопут не ходил в мантейон, просто посылал свою жену. Но сивиллы все равно покупали у него, потому что она все время ходила. Теперь их обоих нет. Я думаю, ты помнишь мантейон Щуки?

Я помнил. И помню. Простые стены из коркамня и раскрашенная статуя лорда Паса (с которой облупилась краска) останутся со мной до самой смерти, всегда немного окрашенные тем удивлением, которое я испытал, когда маленьким мальчиком увидел черного петуха, бьющегося в руках старика после того, как тот перерезал ему горло; крылья отчаянно бились, бились так, словно они все-таки могли жить, жить как-то и где-то, если бы только могли обрызгать все это место кровью, прежде чем потерпят неудачу.