Талибан: разыгрывая этническую карту

Афганистан в начале 1990-х годов пребывал в хаосе. Полевые командиры правили практически в каждом городе. Рэкэтиры и наркомафия делали огромные прибыли. Похищения, вымогательство, изнасилования – даже маленьких девочек – приобрели повальный характер. Причиной, по которой многие уставшие от войны афганцы поддержали поначалу Талибан, было то, что Талибан обеспечивал безопасность там, где ранее царило беззаконие, даже если безопасность под властью Талибана сопровождалась введением строго исламского религиозного дресс-кода и запретом телевидения, музыки, карт, воздушных змеев и большинства видов спорта.

Но Талибан был способен обеспечить безопасность – накопить сил и народной поддержки достаточно обширной и серьёзной, чтобы навести порядок – благодаря своему обращению к пуштунской идентичности.

Сотни лет правителем Афганистана всегда был пуштун. После падения афганской монархии в 1973 году, советского вторжения и гражданской войны пуштунское господство внезапно кончилось. В начале 1990-х годов большая часть страны контролировалась таджикским этническим меньшинством. Пуштуны утратили контроль над столицей страны, Кабулом, где теперь сидел президентом Бурнахуддин Раббани, таджик. Они утратили контроль над государственной бюрократией в той степени, в которой она ещё работала. Язык пушту, некогда господствовавший в правительственных СМИ, утратил свой статус и его значение драматически упало. Пуштуны утратили контроль даже над важнейшей опорой, афганской армией, которая распалась на части и не-пуштунские генералы командовали оставшимися частями. В результате глубокая обида и страх маргинализации, страх быть обойдёнными стал распространённым среди пуштунов всех кланов и племён. В эту брешь и ворвался Талибан.

Почти все руководители Талибана и большинство его рядовых участников – пуштуны, обычно пуштуны-гильзаи, из «низших социоэкономических страт общества». Талибан использует пушту как исключительный язык общения и «их пуштунская идентичность также очевидна по их одежде и индивидуальному поведению». Обещание восстановить господство пуштунов в Афганистане было ключевой частью прихода Талибана к власти.

Идя от деревни к деревне, от клана к клану, вожди Талибана объединили свой призыв к более простому и чистому исламу с обращением к гордости и обиде пуштунов, предлагая пуштунам шанс вернуть своё истинное место. Как писал Сет Джонс: «…Стратегия Талибана была новаторской и безжалостно эффективной. В отличие от СССР они сосредоточили свои первые усилия на действиях снизу-вверх в сельском Афганистане, особенно на пуштунском юге. Они обращались к вождям племён и командирам ополчений так же, как и к их бойцам…они предлагали восстановить контроль над Кабулом, который тогда контролировал таджик Раббани…Это была стратегия, проводившаяся в жизнь даже на личном уровне: вожди Талибана, говорившие на местных наречиях, путешествовали по пуштунским деревням и районным центрам».

Вот почему Талибан оказался способен так быстро взять власть в Афганистане, застав американское правительство врасплох. «Пуштунская идентичность талибов позволила им идти по пуштунским регионам относительно легко – во многих случаях без единого выстрела». Талибан встретил сопротивление в первую очередь в не-пуштунских регионах. По словам влиятельного пуштунского мыслителя Анвар-уль Хака Ахади (который позже, при президенте Хамиде Карзае, станет главой центрального банка Афганистана) для многих пуштунов страх маргинализации своего народа был «…более значительным, чем падение коммунизма. Взлёт Талибана породил уверенность среди пуштунов, что их упадок остановлен».

Вождь Талибана, мулла Мухаммед Омар понимал лучше, чем кто-либо другой, искусство афганской племенной политики. Как писал Стив Колл в «Призрачных войнах», плохо образованный, одноглазый мулла из ничем не примечательного пуштунского клана был «маловероятным наследником пуштунской славы». Но Омар был мастером сплетения воедино фундаменталистского ислама с гордостью и символикой пуштунов. Весенним днём 1996 года, когда он добился лидерства, он собрал в Кандагаре более тысячи пуштунских вождей и богословов. Там он позвал их к гробнице великого пуштунского правителя Ахмад-шаха Дуррани, который после объединения пуштунских племён в 1747 году захватил Дели и расширил власть афганцев до Тибета. Когда Омар метафорически надел на себя плащ Дуррани, он взошёл на крышу соседней мечети и буквально набросил на себя то, что, теоретически, было «плащом святого пророка». Толпа пришла в восторг и нарекла его «Полководцем верных»

Но в конечном счёте Талибану не удалось преуспеть в объединении афганских пуштунов. В частности, потому что пакистанский план разделять и властвовать сработал именно так, как надо. Более умеренные, прозападные пуштуны во всё большей и большей степени находили религиозный фанатизм Талибана отталкивающим. Тесные связи Талибана и Пакистана также уменьшали его привлекательность в глазах обычных афганцев, боявшихся «пакистанизации» своей страны. Тем не менее, пуштунская идентичность Талибана и его готовность использовать пуштунский этнонационализм была ключевой частью его призыва, что и привлекло в орбиту этого движения множество пуштунов с удивительным спектром племенных, экономических и, в некоторой степени, идеологических предпосылок.

Этническая сторона Талибана была более суровой для непуштунского населения страны, которое регулярно становилось целью талибов. Например, в 1998 году Талибан расправился с 2000 узбеков и хазарейцев (которые, в свою очередь, в 1997 году расправились с талибами-пуштунами) и пытался уморить голодом ещё 160000. Талибан также преследовал и убивал таджиков, особенно в сельской местности.

США никогда не поняли этническую сторону Талибана. В 1980-е и в начале 1990-х годов мы понимали только то, что муджахеддины – это антикоммунисты и потому наши друзья. Излишне было бы говорить, что мы быстро охладели к нашим союзникам, «борцам за свободу» - особенно после того, как мы узнали, что они не позволяют девочкам ходить в школы, истребляют целые общины и варварски уничтожили древнюю статую Будды в долине Бамиан. Осама бен Ладен официально провозгласил создание аль-Каиды на контролируемой талибами территории Афганистана, заявив миру, что долгом «каждого мусульманина» является убийство американцев «в любой стране, где оно возможно». Но когда стало ясно, что Талибан нам не друг – в особенности, когда они отказались выдать бен Ладен после теракта 11 сентября – мы просто сменили очки Холодной войны на очки антитеррористические или антиисламистские. Мы переделали Талибан в банду мулл, прячущихся по пещерам, и вновь не смогли понять решающее значение этничности.

Американское вторжение в Афганистан

В октябре 2001 года, всего через несколько месяцев после терактов 11 сентября на волне коллективной скорби и гнева мы послали войска в Афганистан. Мы продолжили делать ужасные просчёты, неоднократно недооценивая важность племенной и этнической идентичности.

Впечатляющим было то, что мы свергли власть Талибана всего за 75 дней. Но сделав это мы объединили силы с Северным Альянсом, который возглавляли узбекские и таджикские полевые командиры и который считался антипуштунским. По мнению эксперта по контртерроризму Хасана Аббаса узбекский полевой командир Абдул Рашид Дустум, один из командиров Северного Альянса, «безжалостно убивал тысячи пехотинцев Талибана», хотя