Начальник оперативного отдела штаба капитан Винтерс — совсем другого поля ягода. Она беспрепятственно восходила по служебной лестнице и даже получила медаль «За отличную службу». Такую награду можно добыть только в космосе... причем на границе. Полковнику понравилось лицо Винтерс — лицо человека, на которого можно положиться, — ее спокойные зеленые глаза и смех, У этой женщины есть способности, подумал он.

Ротой управления и обслуживания — штаб, медчасть и интенданты — командовал капитан Андре Кара, человек с внешностью педанта, неулыбчивый молчун. Из его досье полковник узнал мало, главным образом, что Кара офицер ответственный и исполнительный, но особых наград не имеет. Темная лошадка, короче говоря. Хорошо это или плохо, станет ясно в ближайшие месяцы.

Иначе обстоит дело с капитаном Холли Хокинс, командиром третьего батальона, для ее подчиненных — Ястребихой. Настоящая бой-баба, гроза солдатских зубов, и остается лишь гадать, что за волшебство занесло ее в Тринадцатый. Неудачное стечение обстоятельств или она здорово кого-то разозлила и с ней обошлись так, как она обходилась со своими людьми? У Хокинс три правые руки, одна из них хромирована. Гудя серводвигателем, офицер-пехотинец поднесла бокал к губам, глотнула вина. Встретилась взглядом с Були, приподняла бокал и осушила. Значит, есть еще один человек, на которого можно положиться.

Раздался громкий удар. Були обернулся на звук — капитан Генри Олмсуорти ткнулся носом в стол. Рядом ширилось красное пятно от пролитого вина. Никто не удивился, и это говорило о многом.

Следующий офицер, капитан Марго Ни, была та еще штучка. Мало того, что ее десятитонное трактороподобное тело едва помещалось в столовой, отчего казалось, будто остальные офицеры ужинают в подземном гараже... киборг устроила так, что ее голову подали вместе с переменой блюд. И не просто подали, а на серебряном подносе. Були эта выходка пришлась по душе, она говорила о стиле, отваге и хорошем чувстве юмора.

«Думатель» капитана Ни был покрыт шитым на заказ форменным чехлом, украшен рядами знаков отличия и снабжен видеокамерой. Он гудел на столе. Этот прекрасный по всем характеристикам офицер предпочел службу в Тринадцатом... чему? Судьбе космического рудокопа? Или таксиста в Нью-Йорке? Були решил, что ему повезло. С таким командиром инженерная рота не подведет.

Последним — но только не в смысле качеств офицера и джентльмена — был первый лейтенант Ускользающий в Ночь, чистокровный наа с внешностью, которая напомнила Були о его приемной бабушке. Золотой мех с белыми крапинками, туловище тяжелоатлета... Он командовал полковой разведкой и еще имел под началом спецразведгруппу из двух взводов, укомплектованных наа. И дело тут вовсе не в пристрастном отношении остальных легионеров, просто наа в разведке не было равных и они занимались этим делом в охотку.

А Ускользающий в Ночь — знал ли он о родственниках Були? Скорее всего да. Все-таки известная семья, и вряд ли могли ускользнуть от внимания первого лейтенанта характерные черты телосложения Були, а также сбегающая по его шее грива.

Внезапно взгляды этих людей встретились. Були знал, что Ускользающий в Ночь учуял бы его за пятнадцать футов, и почувствовал, как прошлое потянуло его к себе. Хотя бабушка и мать Були родились далеко от Альгерона, они считали его своим домом, тогда как Билл, зачатый, рожденный и выросший там, так и не сумел приспособиться к своей родине. Легион предложил ему идеальный выход, позволил вернуться домой уже воином. Тем, кого так уважали мучители Були из его детства.

Но убежать от себя оказалось невозможно. Что бы ни делал Були, куда бы ни заносила его судьба, он не приобретет такого же тонкого чутья, как у его родичей, не научится отслеживать колебания температуры ступнями или ходить с обнаженной грудью в снежной буре. Пусть он стреляет ничуть не хуже их, пусть он так же быстро бегает, пусть назубок знает военную науку. Всего этого мало, и поэтому первым отвел взгляд старший офицер. Понял ли его наа? Или что-то другое прочитал полковник в черных с желтизной глазах? Поди угадай...

Були показалось, что прошло не меньше года, пока принесли десерт, прозвучали последние тосты и офицеры разошлись по своим квартирам. До рассвета оставалось меньше четырех часов, и рассвет станет вехой... чего? Только время даст ответ на этот вопрос.

Церемонию назначили на восемь утра, за добрый час до того, как солнце взойдет над восточной стеной и начнет жарить плац. Маленькая поблажка, но легионеры были благодарны и за это.

Стоявший на стене Були смотрел, как полк формирует длинные, безупречно ровные шеренги. Сначала построением командовали сержанты, затем — командиры взводов. Картина привычная, он наблюдал ее сотни, если не тысячи раз, однако теперь она его необъяснимым образом тронула. Почему? Может, потому, что за семь веков, в течение которых изменилось многое, эта традиция осталась прежней и она — связующее звено с ушедшими столетиями?

Однако Були знал, что идеальная четкость строя внизу — обман, точно старая потолочная балка, крепкая на вид, но внутри совершенно гнилая. А тут и снаружи кое-где видна гниль. Например, «крышующие» лавочников киборги, уходящие с поста за пивом часовые и офицеры... Хватало и других, менее ярких признаков. Таких, как нацарапанные на стенах политические лозунги и групповщина в офицерском кругу. Биотела — с биотелами, наа — с наа, борги — с боргами. Интригующие фракции вместо сплоченных боеспособных подразделений. Может быть, Лой об этом знал? Может быть, в этом и заключается наказание для Були? Остается лишь гадать... Да и то, положа руку на сердце, какая разница? Задача Були — найти и выкинуть гниль и восстановить порядок.

Громко зазвучали приказы, затопали ботинки, и полк стал «смирно». Були спустился по лестнице, вышел на середину плаца и ответил козырнувшему Джаду.

— Весь личный состав построен, кроме находящихся в наряде, лазарете и отпуске, сэр.

Були кивнул. Его голос прошел через тонкий, с проволоку, микрофон и по системе громкоговорящей связи разнесся над плацем:

— Благодарю, майор. Командуйте «вольно».

Джад четко повернулся кругом и отдал приказ, его исполнение оставляло желать лучшего. Замешкалась вся штабная рота, словно успела отвыкнуть от строевой подготовки, а киборги, стоявшие в последней шеренге, и вовсе не шелохнулись. Они с самого начала стояли «вольно». Что это, расхлябанность или дерзость? Первое еще простительно, второе — опасно.

Були поднял на уровень лица пачку листов с приказами и стал их зачитывать. Написанный чопорным, кое в чем устаревшим языком, текст все же обладал силой. И не в словах крылась эта сила, а в тех тысячах людей, которые в прошлом произносили и слушали эти слова. Некоторым из них на долю выпала счастливая долгая жизнь. Другим повезло меньше, и они лежат в могилах под густой сенью джунглей, или под сложенными второпях грудами камней, или на неухоженных воинских кладбищах.

Дочитав до конца, Були добавил кое-что от себя. Его взгляд скользил по рядам, встречаясь с другими взглядами, заставляя стоящих в строю прислушиваться. Добиваясь, чтобы они поняли: грядут перемены. Поняли и смирились, но не утратили при этом боевого духа, а, наоборот воспряли.