— А я должен продолжить поиски Источника Жизни, — заявил да Щеботан.

— Ах да, — кивнул Ринсвинд.

— Я, знаете ли, посвятил этому всю свою жизнь, — гордо сообщил старик.

Ринсвинд оглядел его сверху донизу.

— Неужели?

— О да. Исключительно. Ищу с самого детства.

Лицо Ринсвинда выражало крайнюю озадаченность.

— В таком случае, — начал он тоном, каким обычно разговаривают с маленькими детьми, — не лучше ли… ну, знаешь, разумнее… завязать…

— Что? — спросил да Щеботан.

— О, неважно, — отозвался Ринсвинд. — Однако у меня есть для тебя кое-что, — добавил он. — Чтобы ты, ну, знаешь, не скучал, мы дарим тебе этого замечательного говорящего попугая. — Ринсвинд ловко сграбастал птицу, старательно избегая подставлять пальцы под мощный клюв. — Это ведь лесной житель. Было бы жестоко и дальше заставлять его жить городской жизнью…

— Я родился в клетке, ты, буйный какеготам! — крикнул попугай.

Ринсвинд придвинул нос к его клюву и прошипел:

— Либо это, либо на сковородку.

Попугай открыл было клюв, чтобы цапнуть его за нос, но, увидев выражение лица волшебника, резко передумал.

— Попка хочет печенья, — проговорил он и тихо буркнул: — Какеготамкакеготамкакеготам!

— Дорогая моя, чудная птичка! — восхитился да Щеботан. — Я буду присматривать за ней.

— Какеготамкакеготамкакеготам!

Они достигли джунглей. Несколькими минутами спустя Сундук стронулся с места и порысил следом за ними.

В Тецуманской империи был полдень.

Из главной пирамиды доносились звуки, которые позволяли предположить, что там разбирают на части какую-то очень большую статую.

Жрецы в задумчивости сидели на полу. Время от времени кто-нибудь из них вставал и произносил краткую речь.

Во всех этих речах затрагивались крайне важные вопросы. Например, о том, что экономика царства напрямую зависит от процветания индустрии, занимающейся производством обсидиановых ножей; о том, что покоренные соседние царства с течением времени привыкли полагаться на твердую руку правительства, а также, между прочим, на разрубание тел, разрезание животов и вынимание внутренностей, производимые той самой твердой рукой; и об ужасной судьбе, которая ожидает любой народ, не имеющий бога. Народ-безбожник способен дойти до чего угодно: он может возмутиться против добрых старых традиций скромной жизни и несамопожертвования, сделавших империю таковой, какова она есть сегодня; народ может начать спрашивать себя, зачем ему, народу, если у него нет бога, все эти жрецы. В общем, ожидать можно чего угодно.

Все вышеперечисленное было очень хорошо изложено Муцумой, верховным жрецом, когда он сказал:

—[7].

Через некоторое время было проведено голосование.

К вечеру ведущие каменщики империи начали работу над новой статуей.

В основе своей она была прямоугольной и имела кучу ног.

Правитель демонов побарабанил пальцами по столу. Не то чтобы его расстроила судьба Кусалькоатля, которому теперь придется провести несколько столетий в одном из низших кругов преисподней, пока он не нарастит себе новое материальное тело. Так ему и надо, этому мерзкому крысенышу. Случившееся на пирамиде — вернее, чуть не случившееся — также не особо волновало Астфгла. В конце концов, суть исполнения желаний как раз и заключается в том, чтобы клиент получал именно то, что просил, и именно то, что на самом деле ему было совсем не нужно.

Но события… они выходили из-под демонического контроля.

Да нет, смешно, В лучшем случае он всегда может материализоваться и лично навести порядок. Но Астфгл предпочитал, чтобы люди думали, будто бы все плохое в их жизни случается по воле рока и судьбы. Астфглу нравилось мутить воду. Это поднимало ему настроение.

Правитель демонов повернулся обратно к зеркалу и подкрутил ручку временного контроля.

Только что они были в душных, влажных джунглях Клатча, как вдруг…

— Я думал, мы собирались вернуться ко мне в комнату, — пожаловался Эрик.

— Я тоже так думал! — отозвался Ринсвинд. Чтобы перекрыть жуткий грохот, ему пришлось кричать.

— Щелкни еще раз пальцами, демон.

— Ни за что в жизни! Ты не представляешь, сколько на свете мест, где нам придется гораздо хуже!

— Но здесь жарко! И темно!

С этим Ринсвинд спорить не мог. А еще здесь было трясуче и шумно. Когда его глаза немножко привыкли к темноте, он различил мутные пятнышки света. Их тусклое сияние, а также сильный запах древесной стружки и клея позволяли предположить, что Ринсвинд с Эриком оказались внутри… какого-то корабля. Все вокруг носило явный отпечаток столярных работ. Если это действительно был корабль, то в данный момент он подвергался жутко ухабистому спуску со стапеля.

Толчок с силой бросил Ринсвинда на переборку.

— Должен сказать, — пожаловался Эрик, — что если именно здесь живет самая прекрасная женщина в мире, то я крайне невысокого мнения о выбранном ею туалете. Каких же размеров она должна быть, чтобы носить такое?

— Кто носить? Кого носить? — переспросил Ринсвинд. — И причем тут туалет?

— Все прекрасные дамы носят облегающие, соблазнительные туалеты, — самоуверенно заявил Эрик. — Я об этом читал.

— Скажи-ка, — попросил Ринсвинд, — ты никогда не испытывал необходимости принять холодную ванну и совершить быструю пробежку вокруг детской площадки?

— Никогда.

— А стоило бы попробовать.

Грохот внезапно прекратился.

Где-то вдали раздался стук, словно закрывались створки огромных ворот. Ринсвинду показалось, что он услышал затихающие в отдалении голоса и смешок. Это был не самый приятный смешок; он скорее походил на не предвещающее добра хмыканье. И Ринсвинд знал, кому именно оно не предвещает этого самого добра.

Он уже даже не спрашивал себя, как его угораздило здесь оказаться — где бы это „здесь“ ни было. Злые силы — наверное, в них все дело. По крайней мере, в данный конкретный момент ничего особо ужасного с ним не происходило. Но, возможно, это был только вопрос времени.

Ринсвинд пошарил вокруг себя, пока его пальцы на что-то не наткнулись. При внимательном рассмотрении под лучиком света, падающим из ближайшей дырки от сучка, оказалось, что он нашел веревочную лестницу. Дальнейшее ощупывание одной из стенок корпуса (или как оно там называется) позволило ему установить контакт с небольшим круглым люком.

Ринсвинд подполз обратно к Эрику.

— Тут есть дверь, — прошептал он.