Панегирик, датируемый 291 годом, т. е. за два года до окончательного формирования тетрархиальной коллегии, содержит обращение к Диоклетиану и его соправителю, Максимину Геркулию, в котором отмечается, что императоров делают братьями «военные лагеря, сражения и равные победы». Объяснив «родственную связь» императоров, автор продолжает: «.между вами существует обоюдное согласие . Никто из вас не отдает предпочтения своему собственному характеру, но каждый хочет быть таким, как его брат» (Pan. Lat. III.7.6–7). «Верную дружбу» между соправителями отмечает и современник Лактанций (De mort. pers. 8.1), и писавший через полстолетия Аврелий Виктор (Максимиан был fidus amicitia, т. е. «верен дружбой», Диоклетиану – De caes. 39.17). Итак, в основе со-правительства Диоклетиана и Максимиана Геркулия, двух августов, лежали товарищеские (даже дружеские) отношения, основанные на совместной военной службе. Между товарищами существует согласие, которое обеспечивает совместное правление, а не соперничество. Обратим внимание, что понятия братства, дружбы и согласия находят параллели и в других типах источников. Во-первых, монеты, выходящие по всей территории империи, прославляют «согласие» (concordia) участников тетрархии[172]. Во-вторых, от эпохи тетрархии мы имеем два памятника (из Венеции и Рима[173]), которые изображают императоров-тетрархов. Они представлены здесь без индивидуальных черт, объединенными взаимными объятиями, в которых Г. Хафнер[174] совершенно справедливо видит проявление «гармонии взглядов». Современник эпохи Лактанций отмечает, что основатели тетрархии часто изображались вместе (De mort. pers. 42.1), что указывает на типовой характер дошедших до нас изображений и повсеместное их распространение на территории империи. Таким образом, идею внутреннего согласия на основе товарищеских отношений и во имя идеи разумного управления государством можно считать основополагающей идеологемой тетрархии[175].

Однако если сама идея согласия определяла отношения между императорами, то для существования во внешнем мире они нуждались в легитимации своей власти. Повествующий через полстолетия после краха тетрархии Аврелий Виктор сразу после сообщения о провозглашении Максимиана Геркулия отмечает, что ему «по причине поклонения божеству [Геркулесу] подошло прозвище Геркулий, равно как и Валерию [Диоклетиану] – Иовий» (De caes. 39.18). Итак, оба императора выбирают себе покровителей – Юпитера Диоклетиану и Геркулеса Максимиану. Однако в изложении Аврелия Виктора это обстоятельство представлено как довольно незатейливая иллюстрация личных предпочтений. Современник же тетрархов, панегирист 291 года, отмечает, что императоры «именами доказывают, что рождены богами» (Pan. Lat. III.2.4). Новые именования императоров зафиксированы официальными источниками. Например, надпись из Рима сообщает о ремонте Элием Дионисием портика Помпея и посвящения его гениям «Иовия Августа» (CIL VI.255 = ILS 622) и «Геркулия Августа» (CIL VI.256 = ILS 623). Отметим, что эти божественные прозвища становятся эквивалентами личных имен императоров, а за Максимианом прозвище Геркулий закрепилось даже в нарративной традиции. Конечно, выбор божества-покровителя не является чем-то новым для римской истории. Вероятно, именно поэтому Аврелий Виктор, писавший через полстолетия после краха тетрархии, не увидел в этом какого-то примечательного факта. Известно пристрастие, к примеру, Августа к образу Аполлона, и даже закрепившееся за ним, согласно данным Светония, шуточное прозвание «Аполлона-мучителя»[176] (Suet. Aug. 70.2). Но внутри идеологии тетрархии это покровительство играло более серьезную роль: императоры объявляют себя «рожденными богами». До них нечто подобное мы встречаем у императора Аврелиана[177], монетная чеканка в честь которого из Сердики[178] именует его «deus et dominus natus». На наш взгляд, справедливо замечание С. Уильямса[179], полагавшего, что признание богов предками снимало сразу два вопроса: Диоклетиану и Максимиану Геркулию не нужно было ни декларировать свою связь с земной династией, ни связывать себя особыми отношениями с армейскими кругами, роль которых резко возросла в III веке. Отметим также и то, что божественное происхождение обуславливало меритократию внутри самой тетрархии Диоклетиана, так как потомком богов мог стать любой достойный и пригодный для управления государством человек независимо от происхождения[180] – как это было в ситуации с самим Диоклетианом[181] и Максимианом Геркулием[182].

В свете этого логичен вопрос о принципе наследования внутри тетрархии Диоклетиана. В 289 году, т. е. еще за четыре года до окончательного формирования первого состава тетрархиальной коллегии, анонимный оратор после похвал Диоклетиану и Максимиану Геркулию упоминает «сына [Максимиана Геркулия], рожденного всеми дарованиями таланта» (Pan. Lat. II.14.1). Итак, оратор делает осторожную попытку обозначить в качестве наследника сына Максимиана Геркулия – малолетнего Максенция. Была ли это его личная инициатива или отражение некой официальной установки? Предположить второе довольно затруднительно, так как один Максенций вряд ли мог рассматриваться как наследник сразу двух императоров[183]. Ни нумизматика, ни эпиграфические источники не фиксируют применительно к этому моменту никакой попытки утвердить Максенция в качестве наследника. Вероятно, что сам по себе механизм наследования еще не был разработан, и оратор решил выразить свое мнение. Отметим также, что выступал оратор на территории, контролируемой Максимианом Геркулием (в Августе Треверов[184]), т. е. здесь мы можем увидеть лесть в отношении его отцовских чувств. Однако выше мы уже говорили о значении Диоклетиана в тетрархиальной коллегии, потому, разумеется, решающее слово оставалось за ним. В 293 году титул цезарей получили Констанций Хлор и Галерий. Панегирика по случаю нового провозглашения у нас нет. Евтропий отмечет, что причиной привлечения Диоклетианом к власти соправителей была внутренняя нестабильность «по всему кругу земному» (Brev. IX.22.1). С этим согласен и Аврелий Виктор, который предпосылает сообщению о провозглашении цезарей небольшой экскурс по ситуации в государстве и на его границах (De caes. 39.19–24). Б. Лидбеттер[185] подчеркивает, что многие перечисляемые авторами признаки кризиса в 293 году еще не произошли, а ситуация с узурпацией в Британии складывалась «успешно», так как узурпатор Караузий был убит Аллектом, человеком из своего же окружения. Но это не отменяет того факта, что Диоклетиан мог оценивать ситуацию в целом. Кроме того, смена Караузия Аллектом еще не означала окончательного устранения узурпации.