Последние слова он особенно выделил. Логан расправил плечи.

— Не пожелаю.

— Милорд? — Солон притворился растерянным.

— В этом доме все только и делают, что выбирают подобающий тон, однако правильно поступают не часто, лорд Тофьюсин, — сказал Логан. — Вы ничем меня не оскорбили. Я хотел бы, чтобы вы остались. Уверен, и моя матушка постарается вести себя так, чтобы вам было здесь уютно.

— Логан Джайр, ты не посмеешь… — начала было Катринна Джайр.

— Стража! — громко произнес Логан, перебивая мать. — Леди Джайр очень взволнована и переутомлена. Проводите ее к покоям. Одного из вас прошу остаться у ее дверей до утра на случай, если ей что-либо понадобится. Утром встретимся в столовой.

Солон торжествовал. Логан, не дав матери договорить, отправил ее прочь и велел стражнику охранять ее до завтра.

«Еще чуть-чуть, и мальчик станет грозным и категоричным взрослым мужчиной, — подумал Солон. — Станет? — переспросил он у самого себя. — Грозности в нем достаточно и сейчас. А я только что приковал себя к нему».

Мысль его встревожила. Еще полчаса назад Солон не знал, останется ли. И собирался недельку-другую не принимать твердых решений. А тут вдруг взял и связал себя с Логаном невидимыми узами.

Знал ли Дориан, что все сложится именно так? В случайные совпадения он не верил. Солон же придерживался на сей счет иного мнения. Но, так или иначе, он теперь зависел от Логана, отчего чувствовал напряжение в шее, как раб, которому надели не по размеру маленький ошейник.

Отменную трапезу окончили в тишине. Потом Солон с позволения лорда отправился на ближайший постоялый двор, где подавали сетское вино.

Ей изуродовали лицо. Как-то раз Азот видел человека, которого лягнула копытом лошадь. Хрипя и истекая кровью, он умер на усыпанной собственными зубами земле. Лицо Куклы пострадало сильнее.

Азот отвернулся, Дарзо схватил его за волосы и повернул назад:

— Гляди же, черт тебя дери, гляди! Вот что ты наделал, вот чем оборачивается нерешительность. Если я говорю «убей», значит, ты идешь и убиваешь. Не завтра, не через пять дней. А сию секунду. Без раздумий. Без сомнений. Ты должен повиноваться. Понимаешь, о чем я толкую? Я знаю, что делаю. А ты не знаешь ни черта. Ты — пустое место. Вот кто. Ты — слабость. Ты — грязь. Ты — кровь, что течет из носа этой малышки.

Из груди Азота вырвалось рыдание. Он дернулся и вновь попытался отвернуться, однако хватка Дарзо была железной.

— Нет уж! Смотри! Вот что ты наделал. Она страдает из-за тебя. Ты проиграл! Всему виной твоя бездеятельность! Бездеятельности на все плевать. Она все равно что смерть. И становится смертью не через пять дней, а с самого начала. Понимаешь?

Азота начало рвать. Дарзо и теперь не отпускал его, лишь повернул его голову так, чтобы рвота не попадала на Куклу, а разжал пальцы только тогда, когда блевоты больше не было. Азот, не вытирая губ, опять взглянул на Куклу. Каждый вздох давался ей с трудом. Кровь волнами текла из ее носа, пропитывала простыни, капала на пол. Несчастная была обречена на гибель.

Азот смотрел на нее до тех пор, пока лицо не исчезло, не превратилось в одно неровное рваное пятно, заменившее собой некогда кукольные черты. Вот куски кровавой плоти раскалились перед его глазами добела и стали вплавляться ему в память, обжигая мозг. Теперь он не издавал ни звука, позволяя плодам своей нерешительности подробно запечатлеться в воображении. Картинка грозила навек остаться в точности такой, каким было испещренное глубокими ранами лицо Куклы.

Дарзо не произносил ни слова. Он больше не имел значения. Самого Азота будто тоже не стало. Мир сократился до истекающей кровью маленькой девочки на алых простынях. В Азоте вдруг что-то разрушилось, и стало трудно дышать. Какой-то частью сознания он возликовал, обрадовавшись, что раздавлен, что стал ничтожеством и обречен на вечное презрение. Ничего другого слабаки не заслуживают.

Внезапно все прекратилось. Азот моргнул и осознал, что в его глазах нет слез. Нет, сдаваться рановато. Внутренний голос шептал ему, что не все потеряно. Азот повернулся к Дарзо:

— Если спасете ее, я ваш раб. На всю жизнь.

— Неужели ты не понимаешь, мальчик? Ты проиграл. А она умирает. Ты не в силах ей помочь. Она теперь ни на что не годна. Бездомная девчонка стоит ровно столько, сколько ей платят за торговлю телом. Спасать жизнь этой крохи — жестокость. Она не скажет тебе спасибо.

— Как только я убью его, разыщу вас, — сказал Азот.

— Ты уже проиграл.

— Вы дали мне неделю. Прошло всего пять дней.

Дарзо покачал головой:

— Ночные ангелы! Впрочем, поступай, как знаешь. Однако учти: если явишься без доказательств, тебе не жить.

Азот не ответил, ибо уже шагал прочь.

Она умирала. Медленно, но умирала. Дарзо негодовал. Мучители сделали дело неряшливо и с предельной жестокостью. Очевидно, им хотелось, чтобы она осталась в живых и жила долгие-долгие годы с уродливыми шрамами на лице. Но девочка умирала. Жизнь покидала ее капля за каплей через сломанный окровавленный нос.

Дарзо не мог ей помочь и быстро это понял. Он убил бы двоих парней, охранявших ее, но подозревал, что не они изувечили девочку. Оба выглядели испуганными, сознавая свою причастность к сотворенному злу. Порядочность, до сих пор жившая в Дарзо, требовала немедленно отыскать извращенца и прикончить его, однако сначала следовало позаботиться о девочке.

Она лежала на низкой койке, в Крольчатнике, в одном из небольших домов-укрытий, принадлежавших Дарзо. Он, как мог, смыл с ее лица кровь. О целительстве Дарзо знал столько же, сколько об убийстве, — это просто приближение к границе жизни и смерти с разных сторон. Словом, Дарзо без труда определил, что тут он помочь не в состоянии. Девочку били ногами, били сильно. Она так и так умрет — если не от внешнего кровотечения, то от внутреннего.

— Жизнь бессмысленна, — сказал Дарзо. Девочка лежала, не двигаясь. — Жалка и ничего не стоит. Жизнь — сплошная боль и страдания. Лучший выход для тебя — смерть. В противном случае ты будешь уродиной. Над тобой будут смеяться. На тебя будут глазеть. Указывать пальцем. Твой вид будет нагонять ужас. Ты будешь слышать, как о тебе перешептываются, как ради собственного успокоения бормочут слова сочувствия. Ты станешь пугалом, предметом всеобщего любопытства. Тебе незачем жить.

Надо дать ей умереть. Это несправедливо, но великодушно. Несправедливо… Эта мысль мучила Дарзо, так же как мучило изуродованное лицо и хриплое дыхание девочки.

Или все-таки спасти ее? Ради мальчика. Может, с ее помощью будет легче им управлять. По мнению Мамочки К., Азот слишком добр. Потеряв подружку, он научится действовать быстро, убивать врагов прежде, чем те доберутся до него? В этот раз он слишком долго мешкал. Если Дарзо спасет девочку, Азот станет его верным подчиненным. Но как скажется на нем вечное присутствие маленькой калеки? Не станет ли она безмолвным напоминанием о промахе?