Я молчала, супруги Нащекины – тоже. Алка принялась сворачивать ковер в рулон, Никита ей помогал. Вдруг он резко выпрямился и с необъяснимой ненавистью выкрикнул Алке в лицо:

– Ты слышала, что она сказала? Костик – мой сын!

Вот она, запретная тема! Я затаила дыхание, боясь пропустить хоть слово.

Алка тоже разогнулась. Она стояла, уперев руки в боки, и глядела мужу прямо в глаза.

– Думаю, всем ясно, что Алябьева наврала. Как мать я могу ее понять. Она не хочет, чтобы ее ребенок попал в детский дом, и ради этого пойдет на любую ложь. Поздравляю, ей удалось тебя провести! Какой же ты все-таки наивный дурачок!

– Ты прекрасно знаешь, – возразил супруг, – что это может быть правдой. Вспомни тот ноябрь!

– Какой еще ноябрь? – раздраженно откликнулась Алка, косясь на меня.

Очевидно, наружу грозила выплыть какая-то тайна, не предназначенная для посторонних ушей. Однако даже если бы хозяева попытались сейчас выставить меня за дверь силой, я бы не ушла.

– Тот самый ноябрь, когда мы расстались! – кричал Никита. – Я ушел от тебя не в никуда! И не к маме, как ты делала вид! Я ушел от тебя к Лене, и ты отлично это знаешь!

Я чуть не присвистнула: вот это новость! Значит, Нащекин и после окончания школы продолжал скакать от Алки к Ленке, как теннисный мячик от одной стенки к другой. Спортсмен, блин!

– Я был уверен, что ушел навсегда, – продолжал Никита. – А потом ты позвонила и огорошила новостью, что беременна. Ты так плакала. И при этом так мужественно держалась. Говорила, что ничего от меня не требуешь, что воспитаешь ребенка одна… Знаешь, я тебе почти поверил. Но только почему-то совсем не удивился, когда через месяц у тебя случился выкидыш. Скажи честно: сколько ты заплатила врачу за фальшивую справку?

Сузив глаза, Алка с презрением глядела на мужа и молчала.

– А ты хочешь знать, почему я тогда к тебе вернулся? Не из-за твоей беременности, нет. Мне на тебя было начхать, вот честно! Это Лена отправила меня к тебе. Сказала, что никогда не переступит через ребенка. Не сможет допустить, чтобы из-за нее маленький человечек рос без отца. А ведь она тогда тоже была беременна. Нашим общим ребенком! Она пожертвовала своим счастьем ради тебя.

Последнее предложение Никита произнес четко и медленно, словно впечатывал каждое слово Алке в голову. И у нее наконец прорезался голос.

– Ой, вот только не надо делать из Алябьевой святую! Разуй глаза! Твоя дорогая Леночка – алкоголичка и убийца, если ты этого еще не понял!

Никита едва сдержался, чтобы ее не ударить. Сжал кулаки так, что косточки побелели, но все-таки сдержался. Желваки у него играли, глаза налились кровью, на щеках выступили красные пятна…

Я смотрела на его пунцовые щеки, и меня вдруг осенило:

– Ребята, стойте! Ленка никого не убивала, я точно знаю!

В ответ Алка только фыркнула, зато Никита, тяжело дыша, повернулся ко мне:

– Почему ты так считаешь?

– Потому что колготки были красные.

Супруги Нащекины непонимающе уставились на меня.

– Колготки? – переспросил Никита. – Какие еще колготки, говори толком!

– Колготки на шее у инспекторши Махнач. Ленка сказала, что ее задушили красными детскими колготками. А у самой Ленки – мальчик. Откуда тогда взялись красные колготки?

До Никиты с Алкой по-прежнему не доходило.

– Ни одна мать не наденет на сына красные колготки, – терпеливо объясняла я. – И вообще не купит такие колготки. У Ленки их в природе быть не могло. По-моему, это доказывает, что она невиновна.

– Глупости, – презрительно скривилась Алка. – Как выяснилось, Алябьева – безработная алкоголичка, у нее не было денег на одежду для ребенка. Скорей всего, шмотки ей отдавали знакомые, среди них затесались и красные колготки. Только и всего.

Но я стояла на своем:

– Я собственными глазами видела, как Ленка собирала вещи для Костика. Они все были чистые, в хорошем состоянии, общая цветовая гамма – серо-синяя. Если бы там были красные колготки, они бы выделялись на общем фоне ярким пятном, я бы их обязательно заметила. Не было там таких колготок!

Никита наконец-то проникся моими словами.

– Подожди, Люся, не горячись, дело серьезное, – сказал он. – Подумай хорошенько и ответь: ты можешь со стопроцентной уверенностью утверждать, что разглядела каждую вещь, которую Лена брала с собой?

– Нет, – нехотя призналась я, – со стопроцентной – не могу.

– Сколько времени ты смотрела на вещи?

– Секунд пять, может – десять.

Никите не надо было ничего говорить, я и сама понимала, что мои свидетельские показания сомнительны. Но я сердцем чувствовала: не могла Ленка убить! Сегодня утром она была настроена решить проблему с соцзащитой, а не еще больше усугубить свое плачевное положение.

– Эх, жаль, что я видела только ноги инспекторши! – сокрушенно вздохнула я. – Ну почему я побоялась посмотреть на ее лицо! Теперь не мучилась бы неопределенностью!

– О чем ты? – не понял Никита.

– Верхняя часть туловища покойницы была скрыта столом. Это Ленка мне сказала, что Махнач задушили красными колготками. Но я лично не видела, какого они были цвета.

– И были ли вообще, – встряла Алка. – Может, Алябьева, того… тюкнула тетку молотком по башке, а тебе заливала про удушение колготками. Знаешь, с нее станется, не зря она в психушке…

Муж с ненавистью глянул на нее, и под его взглядом Алка осеклась.

– И еще остается загадка, – продолжала я, – кто вторая жертва? Унганцев сказал, что Ленку обвиняют в убийстве двух человек. И мне интересно, кого еще она убила и, главное – когда успела?

Никита достал мобильник и принялся щелкать кнопками.

– Кому ты звонишь? – дернулась супруга.

– Никому. Ищу знакомых в прокуратуре. Или тех знакомых, у кого может быть выход на прокуратуру. У нашего главбуха, кажется, есть связи в компетентных органах…

Ой, у меня же тоже есть! Есть связь с компетентными органами, и довольно длительная. Уже несколько лет я дружу с капитаном полиции Русланом Игоревичем Супроткиным. Дружба плавно переросла в любовь, мы несколько раз чуть было не поженились, но досадные случайности все время тормозят процесс. Правда, Руслан служит в столичном ГУВД, но, думаю, для него не составит труда добыть сведения у подмосковной прокуратуры. Все-таки коллеги, в одной системе работают. Я вышла на кухню и набрала номер капитана.

Супроткин сразу же взял трубку.

– Привет, я не в Москве, – сказала я.

– А где ты? – оторопел капитан.

– В своем родном городе, я же тебе говорила, что уеду сюда по делу на два дня. Ты что, забыл?