Букретов в этот раз усмехнулся с легкой иронией — и отвернувшись от погибших, с вполне различимыми нотками командирского превосходства в голосе и едва уловимым самодовольствием уточнил:

— Об этом не беспокойтесь, господин прапорщик. Распоряжение о том, чтобы доставили наверх теплую одежду и уже здесь организовали горячую пищу, я отдал. Не думайте, что бывший исполняющий обязанности генерала-квартирмейстера целой армии мог позабыть, что его подчиненные хотят есть горячего и им нужная теплая одежда!

Однако, окинув меня взглядом еще раз, полковник неожиданно серьезно добавил:

— Но я соглашусь с тем, что пулеметы можно оставить на выдвинутых вперед позициях для ведения фланкирующего огня… Пока что. Пусть и с очевидно необходимой сменой местоположения пулеметных точек… А вот вы сами, господин прапорщик, вновь желаете встать к пулемету, заменив кого-то из членов выбывших расчетов? Или же будите дожидаться свой «максим» в качестве стрелка? Исполнять обязанности командира пулеметной команды в условиях, когда сами пулеметные расчеты расположены на изолированных друг от друга позициях, вы ведь все равно не сможете.

Я пожал плечами и ответил с напускным равнодушием («понижение» в должности меня пусть и немного, но задело):

— Готов побыть и стрелком, ваше высокоблагородие, если все остальные наводчики живи и здоровы. В конце концов, они лучше справились и свои «максимы» угробить не позволили.

Николай Адрианович только сухо кивнул:

— В таком случае я вас более не задерживаю. Помогите добраться до спуска вашему раненому солдату, там ему помогут мобилизованные мной работники медицинских учреждений… Честь имею.

— Честь имею…

Глава 6

На счет теплой одежды полковник не обманул — и к тому моменту, когда мы только-только освободили позицию от тел погибших да оттащили к спуску пулемет, наверх уже подняли валенки и бурки — в большом количестве. И ящики с тушенкой. Но ни котлов, ни дров, ни круп — ничего из того, в чем можно было бы сварить горячую пищу и нормально покормить солдат!

Половинчатым каким-то вышло выполнение полковником его обещания…

Наугад взяв первую попавшуюся мне банку (несмотря на изобилие консервов, едоков тоже хватает), я выудил гречневую кашу с мясом — не самый худший вариант, кому-то ведь досталась постная гороховая похлебка… После чего, подхватив винтовку Прохора, а также патронные подсумки обоих бойцов с оставшимися в них обоймами, да два целиковых нагрудных патронташа, я двинулся в сторону своей ячейки.

…Все-таки мы неплохо успели ее углубить, расширить и оборудовать достаточно прочным бруствером. Выудив наружу тела погибших и припорошив снегом следы крови, из бывшей пулеметной точки удалось сделать вполне себе просторное укрытие от ветра — уложив также на дно снятые шинели… Без пулемета и станка, а также цилиндров-укупорок с лентами к «максиму», кои мы отдали уцелевшим расчетам, убежище оказалось вполне просторным для четверых человек.

— Что там у тебя, Ром? Каша с мясом? А вот Степану с Жорой досталось овощное рагу… Н-да, нам с тобой повезло!

Плюхнувшийся на дно окопа Андрей, веселый, бойкий прапорщик из числа попавших в академию вольноопределяющихся, несколько щупловатый проныра с легкой хитринкой в голубых глазах, на мой немой вопрос, столь красноречиво написанный на лице, изумленно поднял брови:

— Ты чего, Самсонов? Всем же сказали: норма выдачи — одна банка на двоих. Сейчас поснедаем, а к ужину еще консервов поднимут.

Твою же ж… дивизию. Час от часу не легче!

Абсолютно бесцеремонно взяв нераскрытую банку из моих рук — как я понял, во время учебы будущие офицеры (по крайней мере, часть их) общались действительно по-простому, не выкая друг другу — мой товарищ и соратник тут же проделал с ней неожиданную манипуляцию. Так, взяв за корпус банки, он крутанул днище — и внизу банки что-то явственно зашипело, и прапорщик тут же поспешил положить ее на шинель!

— Это что такое?!

Андрей едва не в голос засмеялся на мое неподдельное изумление:

— Ром, да ты что, еще ни разу не видел саморазогревающихся консервных банок? Это же изобретение безвременно почившего Евгения Федорова, Царствие ему Небесное… Банка имеет двойное дно, и внизу расположена емкость с негашеной известью и водой. При повороте корпуса они смешиваются и вступают в химическую реакцию, грея наш с тобой обед.

— Еще не снедаете?

В ячейку спрыгнул Жорж — точнее Георгий, а следом и Степан. Оба прапорщики из числа офицеров, участвовавших в контратаке, после оставшихся на усиление ослабленного участка обороны. Оба, как и Андрей, помогали мне очистить ячейку — и до поры решились остаться в ней же, вместе со мной… Благо, что хоть имена товарищей я подслушал, пока мы работали парами!

Так вот, именно эта пара приятелей состоит просто из максимально непохожих друг на друга персонажей! Жоржик — настоящий, то есть потомственный дворянин, число которых, кстати, было не слишком и велико в академии, как я понял… В нем действительно чувствуется «порода»: прямой нос, высокие скулы, открытый чистый лоб — и серо-зеленые глаза, смотрящие на окружающих с легкой тоской и едва уловимым превосходством. Даже пальцы — пальцы рук у него, как принято называть, «аристократические», пальцы музыканта: длинные, тонкие, изящные… Но, несмотря на мою первоначальную предубежденность, на сноба этот парень все же не тянет, и турецким мертвецов помогал таскать на равных с остальными. Да и в бою не терялся — причем в отличие от большинства выпускников ускоренного курса, этот парень как раз неплохо фехтует.

Хотя рубка и фехтование — это далеко не одно и тоже… Но вроде бы один зарубленный осман есть на счету Жоржа.

А вот меня, например, сегодня спасли навыки, что осталась мне после эпопеи в реальности «Варяжского моря». Хотя «навыками» называть это не совсем уместно — скорее отложившаяся в подкорку мозга рефлекторная память…

Степан же — вот он потомственный солдат. В том смысле, что свой род ведет еще от тех рекрутов, кто по истечению двадцатилетнего срока службы вернулись домой и каким-то чудом успели завести семью… Из обрывка его разговора с Жоржем мне удалось понять, что предок Степана воевал здесь же, на Кавказе (точнее на северном Кавказе) — и за службу получил солдатский Георгиевский крест. Так вот, бывший унтер-офицер, успевший выйти в запас и вновь призванный в армию, старше любого из нас (ему где-то под тридцать, точнее не определить), он немногословен и мрачен. Опять-таки из разговора я понял, что на гражданке у Степана уже есть семья, о которой он, производящий внешне впечатление человека бесстрастного, явно сильно тоскует.

Что же, Степа, я-то тебя как раз очень