* * *

Мы с Леви склонились над голым птенцом, солнце припекало наши белокурые затылки. Я посмотрела вверх и заметила птичье гнездо – плетенку из сучьев и листьев. Матери-птицы нигде не было видно; вероятно, она искала еду для своих деток. Я гадала, будет ли она грустить, когда поймет, что одного из ее птенчиков нет в гнезде.

Мы стояли у внешней стены заднего двора, под сенью крепких ветвей, на которых держался наш древесный домик. Весна рано пришла в Техас, и вместе с ней появились птенцы, которые падали с деревьев на улицы и тротуары. Через несколько дней птенцы переставали падать, а хрупкие тела уже упавших куда-то девались за ночь. Я гадала, кто подбирает их и куда они исчезают. Я спрашивала папу, и он сказал мне, что они улетают в птичий рай, но я знала, что это ложь. Никакого рая не существует. Я догадывалась, что их съедают койоты или кот наших соседей – я не раз замечала его с дохлой мышью в пасти.

– Вон там, – указала я. Леви проследил за моим взглядом. Потом поднял острую палочку и потыкал птенца. Тот затрепыхался, потом замер; грудка его ходила ходуном – вверх-вниз, вверх-вниз.

– Он умер? – спросила я.

Леви нажал сильнее, едва не прорвав тонкую розовую кожу.

– Перестань, – сказала я и потянула его за руку. – Мама – доктор. Может быть, она сможет его вылечить.

Леви отбросил мою руку прочь и продолжил тыкать птенца.

– Нет, балда, зверей лечит ветеринар.

– Ну да. Значит, нужно отнести его к ветеринару.

Леви воткнул острый конец палочки в самое мягкое место на теле птенца. Грудь птички перестала двигаться.

– Леви, прекрати, – повторила я.

– Все нормально. Отстань, – сказал он.

Я вздохнула и выпрямилась, смахнув пыль с колен. Обеими руками поправила лямки комбинезона, чтобы они не сползали с плеч. Бо подбежал и лизнул мои пальцы, тяжело дыша от жары.

Я вспомнила, что на день рождения мама подарила мне аптечку. Может быть, там есть что-нибудь, что поможет этому птенцу…

– Я хочу его вылечить, – сказала я. Леви не обратил на меня внимания. Оставив его, я направилась в дом. Холодок от кондиционера обдавал мою кожу, пока я шла до своей комнаты и обратно, к двери, ведущей на залитый солнцем двор.

Я брела по траве с красной аптечкой в руках, Бо держался рядом со мной. Я остановилась, когда увидела, что Леви поднял птенца. Он держал его в руке, сначала осторожно, внимательно рассматривая. Он так близко поднес птенчика к своему лицу, что мне показалось, будто Леви его сейчас поцелует.

Но потом он сдавил сильнее, стискивая кулак, и я ощутила, как невидимая рука сжимает мое горло, выдавливает воздух из моих легких. Леви встал; глаза его были широко раскрыты, в них читалось нечто похожее на облегчение – как будто он сбросил с плеч какую-то тяжесть. В моей памяти вспыхнуло то, что произошло в бассейне, когда его пальцы впились мне в волосы, с силой дернув вниз. Вода заглушила жужжание газонокосилки. Я не сопротивлялась. Предполагалось, что Леви должен любить меня, защищать меня. Я думала, что это просто игра. Когда он наконец отпустил меня, мое тело всплыло на поверхность, и я стала отчаянно хватать воздух ртом, глаза щипало от хлорированной воды. Именно тогда мой отец рывком вытащил меня из бассейна.

Мы с Леви смотрели друг на друга, но ничего не говорили. Он швырнул птенца в траву и протопал мимо меня, едва не наступив на Бо, а потом скрылся в доме.

Я не стала искать птенчика. Я не хотела видеть его растерзанное розовое тельце. Я неподвижно стояла в течение нескольких минут и ощущала что-то похожее на скорбь – не по убитой птичке, а по тому человеку, которым прежде считала своего брата. Это чувство быстро сменилось чем-то иным. Несмотря на жару, на коже у меня выступили мурашки. Теперь я знала, что Леви хотел причинить мне вред и мог это сделать, и понимала, что мне нужно придумать, как выжить.

День Выпускника

После того как хаос, вызванный несостоявшейся гибелью Бекки в озере, унимается, мы, наполнив желудки печеньем и горячим сидром, стоим у костра на берегу озера. Немногочисленные опоздавшие все еще собираются с духом для Прыжка, их лица выражают боязнь и даже панику. Я вдыхаю воздух с запахом кострового дыма. Мне представляется, как моя семья жарит на огне мармеладки, губы Леви перепачканы растаявшим шоколадом. Я хотела бы открыть глаза и начать все с самого начала, но когда действительно открываю их, то по-прежнему стою возле озера вместе с Халедом, Джеммой и Джоном. Они смеются над чем-то. И я улыбаюсь, притворяясь, будто участвую в разговоре. Но мои мысли с моими родными, в том далеком прошлом, когда я была наивной и ничего не понимала. Я была слишком маленькой, чтобы радоваться своей тогдашней жизни и понимать, что она может закончиться.

– Готовы принять душ? – спрашивает Халед у нас троих.

– Да, и еще как, – отзывается Джемма. – Мне дико холодно.

Совместное принятие душа – это следующий этап традиции. Не полностью обнаженными – в нижнем белье. Все, похоже, предвкушают это с восторгом, и я притворяюсь, будто разделяю их чувства. Голоса в моей голове твердят, что нужно следовать за всеми, притворяться, притворяться, притворяться… Джон заявляет, что в «Паркере», тихом общежитском корпусе первокурсников, будет меньше народа.

Мы уже поднимаемся до половины крутого склона холма, тяжело дыша, когда я оборачиваюсь.

– Погодите, а где Руби и Макс? – спрашиваю, глядя на Халеда и понимая, что не вижу их уже некоторое время. Халед тащит за собой Денизу, ее пластиковая кожа царапает по земле.

Мы с Халедом оборачиваемся и окидываем взглядом холм. Тут и там маячат мелкие группки наших сокурсников, жаждущие поскорее попасть под горячий душ. С этой точки мы видим половину нашего маленького кампуса. Несмотря на зимнее время, он остается красивым и уютным – кирпичные здания, широкие дорожки, мягкие перепады высоты. В глубине души мне хочется пойти в библиотеку, уткнуться в книжку и так провести остаток Дня Выпускника.

Халед подталкивает меня в бок.

– Вон там, – бормочет он так тихо, что его слышу только я.

Я тоже замечаю то, что увидел он. Руби и Макс стоят одни возле затухающего костра и, похоже, яростно о чем-то спорят. Я оглядываюсь на Джона и Джемму, которые хихикают, стараясь не поскользнуться на крутой земляной тропинке. Джемма цепляется за локоть Джона и вопрошает его, каково это – быть героем. Мне нужно придерживаться выбранного курса.

– Пойдем дальше, – говорю я. – Наверняка они найдут нас.

Джемма и Джон не обращают внимания на мою реплику; охваченные пьяным весельем, они продолжают карабкаться на холм. Похоже, слишком устали, чтобы замечать что-либо.

Халед ловит мой взгляд, и я мотаю головой, призывая его хранить молчание. Он не произносит ни слова. Через его плечо переброшена фланелевая рубашка, выпитое спиртное не дает ему замерзнуть.