В этот миг парадную дверь суда вышибли. Ворвались пятеро мужчин, двое парами, один замыкающим, все с автоматами на изготовку. Мы с Кэти и Анитой вышли из моего кабинета. Наша секретарша Тесса заорала и нырнула под стол.

Двое были молоды, где-то двадцать с хвостом, но еще трое – средних лет. Молодые подтянуты, у остальных пивные пуза. Все в камуфляже и до того стереотипны, что, если б не автоматы, я бы, может, рассмеялась, не понимая еще, до чего дефицитен скоро станет женский смех.

– Что тут такое? – спросила я. – А постучать нельзя было? Дверь же открыта!

Мужчины пропустили это мимо ушей. Один – вожак, надо думать, – сказал своему спутнику:

– Список у тебя?

Я подбавила негодования:

– Кто ответит за ущерб? – Меня накрывал шок: стало холодно. Что происходит – ограбление? Захват заложников? – Вам чего? Денег мы здесь не храним.

Анита пихнула меня локтем, чтоб я умолкла: она уже постигала наше положение лучше меня.

Помощник вожака поднял повыше лист бумаги.

– Кто тут беременная? – спросил он.

Мы переглянулись. Кэти выступила вперед:

– Я.

– Мужа нет, так?

– Нет, я…

Кэти обеими руками прикрывала живот. Как многие женщины в то время, она предпочла одинокое материнство.

– В школу, – сказал вожак.

Те, что помоложе, шагнули к Кэти.

– Пройдемте с нами, мэм, – сказал первый.

– Зачем? – спросила Кэти. – Вы что себе думаете – врываетесь сюда и…

– Пройдемте, – сказал второй.

Они подхватили ее под локти и потащили. Она закричала и все равно исчезла за дверью.

– Ну-ка прекратите! – сказала я.

Из коридора слышался ее голос – чем дальше, тем тише.

– Распоряжаюсь здесь я, – сказал вожак.

Он был в очках и с закрученными усами, которые, впрочем, не добавляли ему добродушия.

По ходу моей, если можно так выразиться, галаадской карьеры мне не раз выпадал повод отмечать, что мелкие сошки, дорвавшись до внезапной власти, зачастую злоупотребляют ею хуже всех.

– Не переживайте, никто ее не тронет, – сказал помощник вожака. – Отвезут в безопасное место.

Он зачитал наши имена по списку. Отнекиваться было без толку: они и так знали, кто мы.

– Где секретарша? – спросил вожак. – Тесса эта.

Бедная Тесса вылезла из-под стола. От ужаса ее трясло.

– Ну чего? – спросил человек со списком. – Гипермаркет, школа или стадион?

– Тебе сколько лет? – спросил вожак. – Ладно, молчи, тут все написано. Двадцать семь.

– Дадим девчонке шанс. Гипермаркет. Может, на ней кто-нибудь женится.

– Отойди вон туда, – велел вожак Тессе.

– Господи Иисусе, она описалась, – сказал третий немолодой.

– Не кощунствуй, – сказал вожак. – Вот и хорошо. Боязливая – может, будет делать, что велят.

– Дождешься от них, как же, – сказал третий. – Одно слово – бабы.

По-моему, это он так шутил.

Вернулись двое молодых, которые увели Кэти.

– Она в фургоне, – сообщил один.

– А еще две так называемые судьи женского пола где? – спросил вожак. – Лоретта какая-то? И Давида?

– Обедают, – сказала Анита.

– Мы заберем этих двух. Дождитесь тех, приглядите за этой, – скомандовал вожак, ткнув пальцем в Тессу. – Потом эту заприте в фургоне, который в гипермаркет. Потом привезите обеденных.

– В гипермаркет или на стадион? Этих двух?

– На стадион, – сказал вожак. – Одна возрастная, у обеих высшее юридическое, обе судьи. Ты же слышал приказ.

– Бывают случаи, когда прямо жалко, – сказал второй, кивнув на Аниту.

– Это как Провидению будет угодно, – ответил вожак.

Нас с Анитой свели вниз по лестнице, пять пролетов. А лифт работал? Даже не знаю. Потом нам наручниками сковали запястья спереди и засунули нас в черный фургон со сплошной перегородкой между нами и водителем и железными сетками в зачерненных оконных стеклах.

Мы все это время помалкивали – ну а что тут сказать? Ясно было, что призывы о помощи останутся без ответа. Пользы нет кричать или бросаться на стенки фургона – зряшная трата сил, а больше ничего. Так что мы ждали.

Зато в фургоне был хотя бы кондиционер. И кресла – можно сесть.

– Что они будут делать? – шепнула Анита.

За окнами ничего не видать. Мы и друг друга не видели – только смутные силуэты.

– Не знаю, – сказала я.

Фургон затормозил – на КПП, вероятно, – и снова двинулся, и снова затормозил.

– Конечная, – объявил чей-то голос. – На выход!

Задние двери фургона распахнулись. Анита выбралась первой.

– Шевелись, – велел другой голос.

Со скованными руками вылезать сложно; кто-то схватил меня за локоть, дернул, и я ступила на землю, едва не упав.

Фургон отъехал, а я шатко стояла и озиралась. Поле под открытым небом, группы других людей – других женщин, стоит добавить, – и немало мужчин с автоматами.

Я очутилась на футбольном стадионе. Только здесь уже был не футбол. Здесь была тюрьма.

Протокол свидетельских показаний 369А

13

Мне было очень трудно рассказывать вам, что было, когда умерла мама. Тавифа любила меня безусловно, а теперь ее не стало, и все поплыло, все стало зыбко. Наш дом, сад, даже моя спальня – все было ненастоящее, словно вот-вот растворится в тумане и исчезнет. В голове у меня крутился библейский стих, который Тетка Видала заставляла нас вызубрить:

Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи. Ты как наводнением уносишь их; они – как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает[25].

Засыхает, засыхает. Точно сип, точно Господу не хватает дыхания. Когда мы декламировали наизусть, у многих из нас на этом слове перехватывало горло.

На мамины похороны мне выдали черное платье. Присутствовали несколько других Командоров с Женами и наши Марфы. Мамины бренные останки лежали в закрытом гробу, и мой отец произнес краткую речь о том, до чего прекрасной Женой была мама, как она всегда думала о других, забывая о себе, какой она пример для всех женщин Галаада, а затем прочел молитву, поблагодарил Бога за то, что Бог избавил маму от боли, и все сказали «Аминь». А в Галааде из-за похорон женщин особо не суетились, даже если женщина была из высокопоставленной семьи.