– Это не было особенно радостным событием в доме Колсонов.

Люк перегнулся через стойку, подзывая барменшу-коротышку. Проигрыватель затарахтел и остановился. Затем он стал с шипением проигрывать другую виниловую пластинку. На этот раз Пэтси Клайн исполняла песню «Прогулка после полуночи». Ритм мелодии перенес Квина в прошлое. Он вспомнил Анну Ли и себя на футбольном поле, совершенно голых. Они целовались, когда фары машины ее отца осветили его сзади.

– Квин? – позвал Люк, передавая ему кружку свежего пива. – Держи.

– Благодарю.

Люк похлопал Квина по спине и сказал, как он был огорчен и как уважал его дядю. Сообщил, что в прошлом году ходил охотиться вместе с дядей на перепелов и даже немного порыбачил с ним прошлым летом. Сказал, что никогда не замечал у дяди признаков депрессии.

– Он их скрывал. Твой дядя вел себя отлично.

– Может, у него была какая-нибудь болезнь?

– Не замечал этого.

– Разве ты не врач?

– Мне неплохо удается и работа следователя, – констатировал Люк. – Но это не то же самое.

– Ты находишь странным его смертельный выстрел?

– Ты имеешь в виду рану? – Люк покачал головой и отпил немного виски.

– Лили сказала, что входное пулевое отверстие не имеет значения.

– Имеет, если ты пьян до такой степени.

Рядом с ними за стойку сели две женщины из маникюрного салона. Люк представил Квина как старого приятеля, рейнджера и национального героя. Квин не понял, похвалой или сарказмом была последняя из трех характеристик.

Он вновь занялся своим пивом, но через несколько минут спросил:

– Итак, зачем ты хотел встретиться со мной, Люк?

Они сидели рядом. Барменша поставила перед ними еще пару кружек, они обрадовались этому, хотя и не делали заказа.

Проигрыватель переключился теперь на песню Лоретты Линн, в которой она советует старине Дуу (ее супругу) не приходить домой пьяным, думая при этом о любви. Примерно на середине песни в бар вошла Анна Ли. В дверях ее остановили две женщины, игравшие в дротики.

Анна переоделась в туфли на шпильке и расшитые блестками джинсы. Она помахала рукой мужу.

– Мне не хочется, чтобы ты чувствовал себя в неудобном положении из-за Анны Ли.

– В каком положении? Она ведь твоя жена.

– Было бы лучше, если бы мы пили у тебя дома.

– Разве этому что-нибудь мешает?

Люк улыбнулся. И Квин понял, что не обо всем здесь можно говорить. Нельзя говорить, когда Анна стоит в нескольких шагах от них. Все в городе знакомы ей. А Квин не знает почти никого и лишь гадает, кто бы это мог быть. В «Южной звезде» было тесно, шумно от смеха и пьяных разговоров. Обычно Квин сторонился баров, потому что в них начинались все конфликты.

– Если ты был следователем, то много работал с моим дядей.

Люк кивнул в знак согласия.

– Я слышал, работа удручала его.

– Мне известно, что он употреблял наркотики.

– Не помню, чтобы он злоупотреблял наркотиками, – усмехнулся Квин, отхлебнув пива. – Кроме того, я сам курил это зелье.

– Большинство проблем, с которыми я сталкивался как врач, связано с метамфетамином, – сказал Люк. – Я имею в виду заброшенных или совращенных детей, женщин, которых избивают мужья. Твой дядя имел дело с другими людьми, теми, которые обчистили мистера Варнера, украли акустическую аппаратуру на пятьдесят баксов, или теми, которые пытались стрелять в его помощников. Их называют рабочими кокаина. Иногда мне хочется, чтобы меня посадили в обитую войлоком палату и дали попробовать эту фигню. Должно быть, получаешь какой-то кайф, когда продаешь душу дьяволу.

– В Афганистане выращивают кокаин, как у нас – хлопок. И армии строго приказано не вмешиваться в это. Не хотят раздражать полевых командиров.

– Ты побывал во многих боях?

Квин пожал плечами. Анна Ли села между ними, взяла стакан Люка и опорожнила его. Люк рассмеялся и схватил ее за задницу.

– У тебя нет пистолета.

Анна вскрикнула и отбросила его руку.

– Мне лучше уйти, – сказал Квин.

Люк извинился и поплелся в туалет под новую печальную музыку «кантри», которую играл проигрыватель. Анна толкнула Квина локтем в ребро с мягкой улыбкой на устах.

– Трус.

– Что это означает?

– Какое значение тебя устраивает?

– Спокойной ночи, Анна.

Квин добрался до заправки Дикси перед ее закрытием на ночь. Под вывеской «Добро пожаловать, охотники» приобрел упаковку из шести банок пива, расплатился и поехал по проселочным дорогам. Такой способ передвижения называли, бывало, ездой на машине с низкой посадкой, хотя все эти водители имели пикапы с высокой посадкой. Но все равно они ехали по грунтовой дороге медленно и осторожно, поглощая банки пива одну за другой, держась в стороне от основных дорог, где попадается полиция. Можно было остановиться у какого-нибудь деревенского кладбища, выйти из машины, покурить, отлить, сесть обратно в автомобиль и, выруливая по колдобинам туда, куда вам нужно, вдруг обнаружить, что потерялся и, возможно, заехал в другой округ.

Квин не мог потеряться.

Он предпринимал для этого адские усилия, но даже после третьей банки пива округ Тиббеха оставался знакомым и понятным, как дорожная карта. Квин выехал к Натчез-Трейс и, открыв новую банку, решил некоторое время держаться этой исторической тропы индейцев. Впервые за несколько лет он смог наконец расслабиться. Как взводному, ему приходилось довольно часто сдерживать себя, когда его парни начинали буянить. Квин останавливал драки и доставал деньги под поручительство. Ему приходилось быть стойким и ответственным, между тем в ряде случаев именно взводный сержант предавался пьянству больше, чем кто-либо другой.

Нельзя сказать, что, будучи рядовым, он отличался особой дисциплиной. Рядовые всегда склонны к глупостям, и он не был исключением. Вскоре после получения им нарукавной нашивки рейнджера 3-й батальон оказался у взлетной полосы в Омане, ожидая вылета вместе с парнями из наиболее элитных в мире частей спецназа. Большинство из этих парней закалились в боях и были старше, чем Квин сейчас. Они взаимодействовали с рейнджерами, которые не доросли даже до умения выпивать.

Через несколько дней один озорной рейнджер решил надеть черное зимнее обмундирование и маску «балаклава», взять с собой сюрикены, сделанные из копенгагенских банок, и нунчаки, изготовленные с использованием клейкой ленты и парашютной стропы. Пока рейнджеры сидели в палатках, обсуждая опасные секретные задания, этот рейнджер-рядовой, одетый во все черное, стал швырять в них копенгагенскими банками и кричать: «Ниндзя!» – перед тем как сбежать.

Офицеры так и не установили личность этого парня в черном. Но кем бы ни был парень, он стал легендой батальона.