– Я всего лишь посланник.

Они зашли в ресторанчик на углу и сели на открытой веранде. Неподалеку какой-то мужчина выгуливал двух далматинцев. Бросал им красный теннисный мячик. Черный, белый и красный. Черный, белый и красный. К вечеру стало прохладнее.

Они заказали артишоки и морского окуня. Они сидели бок о бок, и Мими помогала Ксено читать меню на французском.

– А ты? – спросила она.

– Я переезжаю в Америку – вся игровая индустрия сосредоточена там.

– Но мы же не потеряемся?

– Мы никогда не потеряемся.

А что, если бы у нас не было тел? Если бы мы общались, как бесплотные духи? Тогда я не заметил бы твою улыбку, твои изящные формы, как волосы падают тебе на глаза, твои руки на столе, с тонкими золотистыми волосками, как ты ставишь ноги на перекладину стула, не заметил бы, что у меня глаза серые, а у тебя зеленые, что у тебя глаза серые, а у меня зеленые, изгиб твоих губ, не заметил бы, что ты маленькая, но у тебя длинные ноги, длинные, как предложение, которое я не могу закончить, что у тебя тонкие, нежные руки, и ты сидишь рядом со мной, сидишь совсем близко, чтобы я объяснила тебе французские названия блюд, и мне нравится твой акцент, мне нравится, как ты говоришь по-английски, и то, как ты говоришь «морской окунь», так никто еще не говорил, и это уже не копченая рыба, а слово, похожее на (слово, первым пришедшее на ум, слово, которое ты гонишь прочь: слово «любовь»). Ты всегда не застегиваешь верхнюю пуговицу на рубашке? Только самую верхнюю пуговицу? Чтобы я представила твою грудь по звериной лапке волос, которая мне видна? Она не блондинка. Нет. Мне кажется, от природы она брюнетка, но мне нравится, как она красит волосы прядями. Мне нравится, как она сбросила туфли, спрятав ноги под стол. Я смущаюсь, когда ты так на меня смотришь, пока мы беседуем. О чем мы говорим?

Она заказала ром.

Официант принес бутылку «Сент-Джеймса» и грохнул ею о стол.

– Иногда я себя чувствую Хемингуэем, – сказала Мими. – В одиннадцать утра – устрицы и коктейль с черносмородиновым ликером. Позже, для вдохновения, ром «Сент-Джеймс». Очень брутально.

Ксено понюхал. Жидкость для розжига угля. Но он все равно налил себе.

Мими пила кофе. Мимо прошла пара, мужчина и женщина. Они громко ругались из-за химчистки. Вот так оно и бывает. Встречаешь кого-то, и весь горишь, и ждешь не дождешься, когда можно будет раздеться. А через год вы ругаетесь из-за химчистки. Несовершенство заложено в конструкцию.

С другой стороны, подумал Ксено, красота потому и красота, что она несовершенна.

Мими сидела, приподняв колени. Голые ноги. Глаза, как светлячки.

Ксено улыбнулся. Что там было у Лео в тринадцатом пункте списка? Ты красивая.

Они доели и собрались уходить, как вдруг из окна дома на другой стороне маленькой площади донеслась музыка. «Останься» Джексона Брауна.

Ксено поднялся и стал танцевать. Мими взяла его за руки. Они обнимали друг друга, и улыбались, и танцевали.

– Останься… еще ненадолго.

– Хочешь, дам тебе книжку Жерара де Нерваля? – спросила Мими. – У меня дома есть сборник.

Они подошли к дому на Сен-Жюльен-ле-Повр, держась за руки.

На лестнице было темно. Ксено поднимался, держась за кованые перила семнадцатого века, а узкая лестница уходила спиралью вверх, огибая площадки, как повторяющийся сон, и все двери в другие квартиры были закрыты.

Мими открыла дверь в свою квартиру. Внутри было темно, только свет уличных фонарей проникал в большое окно. Уходя, Мими не задернула шторы. Сейчас она подошла к окну и встала там, словно в раме, сама в синем платье, на фоне желтого света, словно набросок себя самой кисти Матисса.

Ксено встал у нее за спиной. Он не закрыл входную дверь. Он двигался так тихо, что Мими, кажется, не услышала, как он подошел. Ксено хотелось бы знать, о чем она думает.

Он стоял у нее за спиной, совсем близко. От нее пахло лаймом и мятой. Она обернулась. Обернулась прямо в него. Ксено обнял ее, и она положила голову ему на грудь.

Секунду они стояли, обнявшись, потом Мими взяла Ксено за руку и подвела к своей кровати – большой bateau lit у дальней стены. Мими подняла руку и погладила Ксено по шее.

На площадке снаружи – электрический свет, чьи-то шаги на лестнице, женщина жаловалась на жару, жаловалась на французском. Мужчина что-то бурчал в ответ. Пара прошла мимо двери в квартиру Мими, медленно поднимаясь с покупками, никто даже и не заглянул в открытую дверь.

А потом Ксено быстро спустился по лестнице.

Вечер концерта. Гости уже собирались за столиками в Раундхаусе.

Лео явился в футболке с надписью: Я ОТНОШУСЬ К ОДНОМУ ПРОЦЕНТУ.

– Сними, – сказала Паулина.

Лео послушно снял футболку.

– Хочешь, чтобы я пришел на банкет голый по пояс?

– Когда ты уже повзрослеешь?

Лео не пришел на банкет. Он исчез. На самом деле он наблюдал за происходящим с верхней галереи над столами и сценой. Наблюдал за тем, за что он заплатил. Все шло отлично. Благотворительный аукцион собрал уже больше 50 000 фунтов.

– Где его черти носят? – спросила Паулина у Ксено.

Лео сидел в темноте и ждал выступления Мими. Она вышла на сцену – уверенно и естественно, как всегда. Когда отгремели аплодисменты, она произнесла речь, положив руку на свой живот с восьмимесячным будущим ребенком. Речь о том, как хорошо знать, что твой ребенок защищен. Что у него есть будущее. Что у тебя, как у матери, есть уверенность в завтрашнем дне. За себя и своего ребенка. И ты можешь рожать, ничего не боясь. Она говорила, как женщина, как мать мальчика, как мать будущего ребенка, которого носит под сердцем. Чудо жизни. Каждой матери хочется, чтобы ее дитя улыбалось, росло и знало, что такое любовь.

Потом она спела. Три песни. Публика просто безумствовала.

Аплодисменты никак не смолкали. Какой-то мужчина выкрикнул из зала:

– Пять тысяч за еще одну песню.

– Мудак, – произнес Лео вслух. – Думаешь, можешь купить мою жену за какие-то вшивые пять тысяч? Да ты даже не купишь одну из ее сережек.

Лео посмотрел вниз. Ксено сидел, поставив локти на стол. Он подпирал подбородок рукой и не сводил глаз с Мими. Она ему подмигнула.

Лео откинулся вместе со стулом назад. Не удержал равновесие и упал. С грохотом. Все подняли взгляды. Мими взглянула на галерею. Увидела Лео. Он увидел ее лицо, на котором на долю секунды промелькнуло смятение, тревога и… что еще… страх?

Но она уже пела. Она была настоящим профессионалом. Она спела еще одну песню и приняла аплодисменты с улыбкой. Потом подняла руку. Прикоснулась к своему животу. И ушла за кулисы.

Лео спустился с галереи за сценой, в коридор, ведущий в гримерку.