В общем, героический миф про героического человека, весьма, кстати, далекий от правды, – но зато в него было легко поверить. Одно было верно – теперь его суровые воинские будни проходили в ежедневном принятии вовнутрь горячительных напитков – причём начинал боевой подполковник прямо с утра и к обеду обычно надирался в своём кабинете до состояния полной прострации. Командование гарнизоном, таким образом, сводилось к подписыванию дрожащей рукой всех бумаг, готовил которые как раз лейтенант Успенский.

Прапорщик вздохнул, подёргал себя за бороду и сказал:

– Сходи-ка ты, Миша, в штаб. Может, товарищ подполковник ещё того… не совсем отдохнул… Всё-таки он гарнизоном командует, а тут такие дела творятся… надо бы доложить.

Лейтенант пожал плечами и пошёл через плац к кирпичному двухэтажному зданию штаба. Объясняться с героическим подполковником совершенно не хотелось – скорее всего, он пошлёт его вместе с докладом подальше. Плевал он на всех собак, сколько их ни есть на этом свете, с высокой колокольни. Однако служба есть служба… Навстречу без особого энтузиазма тащились солдаты с лопатами и вёдрами.

– А ну, войска, – бегом! – прикрикнул на них лейтенант, скорее для порядку. – Долго вас прапорщик ждать будет?

Солдаты нехотя ускорили шаг, перейдя на лёгкую рысь, но, как только офицер скрылся за дверями штаба, снова поплелись нога за ногу. Раскалённый воздух был полон пыли и дурных предчувствий.

В полутёмных коридорах штаба было немного прохладнее, и Михаил ускорил шаг. Как говорил прапорщик Мешакер, «неприятную работу надо делать как можно быстрее». Выслушивать же пьяные матюки подполковника было самым что ни на есть неприятным делом.

Кабинет был по обыкновению заперт изнутри – герой предпочитал напиваться в одиночку. Лейтенант постучал – сначала вежливо, потом настойчиво. Изнутри донёсся быстрый шорох, и опять воцарилась тишина. Выждав для приличия полминуты, Михаил решительно пнул дверь ногой – тихо. Это было странно – обычно подполковник в любом состоянии реагировал на стук в дверь достаточно бурно, призывая на голову настырного посетителя кары земные и небесные. И горе тому, кто побеспокоит старика без достаточных оснований!

Из кабинета по-прежнему не доносилось ни звука. Михаил примерился пнуть дверь ещё разок, посильнее – и тут увидел нечто такое, отчего в жаркий летний день покрылся мурашками, как в ледяном погребе. Внизу толстой деревянной двери зияли веером жёлтых щепок две пулевые пробоины…

Михаил нервно оглянулся – полутьма коридора теперь давила на него своей тишиной и неизвестностью. Неожиданно стало очень страшно – как в детстве, когда в пустой квартире непонятные ночные шорохи за дверью заставляют прятаться с головой под одеяло и закрывать ладонями уши. «Товарищ подполковник, откройте! Это я, лейтенант Успенский!» – закричал он, уже понимая, что никто ему не откроет. «Това…» – голос предательски сорвался, перейдя в горловой всхлип. В кабинете раздался какой-то странный скрежещущий звук, и дверь, дёрнувшись, стала открываться.

Увидев то, что стояло в проёме, Михаил кинулся бежать, спотыкаясь и изо всех сил сдерживая рвущийся крик. Выскочив на плац, перепуганный лейтенант с разбегу наскочил на твёрдое брюшко прапорщика Мешакера.

– Там, там… – задыхаясь, просипел Михаил.

Прапорщик молча железной рукой задвинул лейтенанта обратно в двери штаба.

– А ну кончай панику подымать! Что ты орёшь, как больной слон? Ты лейтенант или мамзель с филфака? Докладывай!

Михаил почему-то ни на секунду не усомнился в необходимости докладывать младшему по званию – Борух в этот момент казался ему единственной незыблемой опорой в страшном и непонятном мире.

– Докладываю, – с облегчением сказал он, всё ещё нервно вздрагивая, – дверь в кабинет товарища подполковника закрыта, в ней имеются свежие пулевые пробоины, за дверью подозрительные шорохи…

– Шорохи? А это не сам ли наш старик с перепою в дверь пулял? Может, он там просто по чертям зелёным пострелял, да и уснул. Такая мысль не приходила под твою фуражку?

– Нет, я… Я не знаю… Я почему-то… Там…

– Да что «там»? Не тяни кота за яйца!

– Там… Такой… Чёрный…

– Кто чёрный? Это он там шуршит?

– Не знаю. Я испугался и убежал, – неожиданно для себя самого признался Михаил. Ему было очень стыдно, но единственное, чего хотелось, – убежать ещё дальше.

Оглядев оценивающе лейтенанта с ног до головы, Борух хмыкнул и сказал:

– Ладно, жди здесь. Посмотрю, что там за чёрный шуршунчик. В штаны-то хоть не наделал, воин?

Миша почувствовал, что заливается краской, но Борух не стал ждать реакции, а направился к лестнице. Бодро поднявшись на один пролёт, он неожиданно остановился и застыл, прислушиваясь и как будто даже принюхиваясь. Потом медленно, по одной ступеньке, прижавшись спиной к стене и заглядывая за поворот лестницы, стал двигаться к площадке второго этажа. Правая рука его зависла возле пояса, где на широком офицерском ремне не было кобуры. Заглянув в коридор второго этажа, он напрягся и тихо, аккуратно преступая, попятился вниз. Спустившись, он задумчиво посмотрел сквозь Михаила и сказал:

– А знаешь, кажется – началось…

– Что началось, Борис?

– Знать бы… А ну за мной!

Михаил с удивлением отметил, что старший прапорщик Борух неуловимо изменился – куда девался сытый философ из каптёрки, лениво смотрящий на мир сквозь стёкла неизменных тёмных очков? Мешакер нёсся через плац упругим быстрым шагом, и лейтенанту приходилось почти бежать. Даже брюшко у прапорщика как будто втянулось, а движения стали быстрыми и уверенными. В казарму он влетел так стремительно, что дневальный даже не успел принять уставную позу, а так и застыл с открытым ртом и пальцем в носу.

– Как стоишь, обезьяна! – рявкнул на него прапорщик. – Ты на тумбочке стоишь или на лиане болтаешься? Ты ещё в жопу палец засунь, гамадрил бритый!

Солдат подскочил и вытянулся, нервно выпучив испуганные глаза.

– Ключи от оружейки мне, быстро! – Прапорщик протянул к дневальному большую волосатую руку.

– Но, товарищ старший прапорщик, только по тревоге…

– Тогда – ТРЕВОГА! – заорал Борух и добавил тихо: – Вот балбес-то, прости господи…

Солдат судорожно пытался отцепить от ремня ключи, а второй дневальный, заметив в коридоре офицера, уже кричал: «Рота-а! Становись!» Из казарменного помещёния послышался грохот сапог рядовых второй роты, торопящихся на построение.

Борух, оттолкнув бестолкового дневального, одним движением сорвал ключи с ремня и шагнул в казарму.

– Сержант Сергеев, сержант Птица, ефрейтор Джамиль, – ко мне!

Трое солдат, торопливо подтягивая ремни и застёгивая пуговицы, кинулись бегом по проходу между кроватями. Прапорщик Мешакер командовал редко, предпочитая говорить спокойно и по-человечески, так что все поняли, что случилось что-то экстраординарное. Ну и слухи о происшествии в «собачнике» по казарме, конечно, расползлись.