Единственное, чем принципиально отличается подъезд, в котором я нахожусь сейчас, от подъезда Северова, это наличием приторного запаха немытой старости и кошек.

Поднимаюсь на свой этаж и подхожу к вполне приличной железной двери со следами полицейской опечатки.

Одна бумажка с печатью отклеилась, а вторая пока ещё держится. Это в октябре заходили проверять трубы отопления. Срываю. Меня предупреждали.

Но все равно, что-то тревожное начинает плескаться в груди. Как будто, я слышу за дверью движение…

Так, стоп паранойка!

Решительно вставляю ключ в замочную скважину. Он подходит. Поворачиваю его и жму ручку двери. Раздаётся щелчок.

«Добро пожаловать домой, Соня…»

Я распахиваю дверь.

В нос бьет резкий запах кошатины. Такой сильный, что прямо до тошноты. И в следующее же мгновение мне под ноги с шипением спрыгивает с холодильника чёрное, лохматое, конкретно упитанное «нечто».

— Мяу! — грозно.

— Аааааа! — от неожиданности я кричу, не в силах закрыть рот.

Вылетаю на лестничную площадку и прижимаю спиной дверь.

«Кошка!» — доходит до меня. — «Просто кошка. Как она попала в закрытую квартиру?»

Стягиваю с головы шапку и пытаюсь отдышаться для нового захода.

«Ну хоть не алкаши и не цыганский табор. И на том спасибо. Хорошо, что я не поехала сюда ночью. Иначе инфаркт был бы обеспечен!»

Соседняя по площадке дверь делает чавкающий хлопок. Я непроизвольно смотрю в ее сторону. Ну блин! Ещё только бдительных соседей мне не хватало.

В дверной проем, держащийся минимальным благодаря цепочке, просовывает голову старушка.

— А вы к кому? — Интересуется настороженно.

— В десятую, — киваю.

— Так не живет там никто, — наглеет ее голос. — Померла хозяйка. А ну ка давай отсюда, пока я полицию не вызвала…

— Я, — выдыхаю устало. — Хозяйка этой квартиры. Внучка Евдокии Семёновны.

— Ох ты ж лихошко, — оседает бабка и прикрывает дверь. Возится с замком и через несколько секунд открывает ее, только теперь уже полностью. — Как зовут тебя? — окидывает меня своими цепкими глазками-пуговками.

— Соня, — отзываюсь.

— Сонечка… — начинают трястись губы у соседки. — Ты не гневись, детка. Все равно у Евдокии одна старь была, а я вот дура сердобольная, Маруську туда пустила. А та опузатилась. Потом, Маркиза нашла возле подъезда. Ухо подрано, брюхо кровит… Его пригрела. Потом Беляш…

— Вы о чем? — я непонимающе хлопаю глазами на женщину.

— Котики у меня в квартире твоей живут. К себе взять не могла. На старости лет аллергия началась. Врачи сказали, что от бронхита помру, если кошку не выкину. А куда я ее дену. Четырнадцать лет старухе. Вот весной уж…

— О Господи… — начинает до меня доходить. — Это вы в моей квартире кошек поселили?

— Так знать не знала я, — заламывает руки соседка, — что остался владелец какой.

— И сколько их там? — я кошусь на стенку.

— Пятеро… и три котёнка.

— Три котёнка, — Истерично хихикаю, представляя масштаб катастрофы.

— Они хорошо себя вели, — вздыхает бабулька. Но я вот две недели назад снова в больницу слегла. И присматривать некому было… Только вчера выписали. Я санитарочке приплачивала, чтобы она кормила после работы.

— А откуда у вас ключи?

— Так это ещё Евдокия на всякий случай оставляла…

— Понятно, — встряхиваюсь. — Ну пойдёмте тогда вместе. Будете забирать своих подопечных. А то они на меня кидаются.

— Выгонишь? — обреченно вздыхает, семеня передо мной.

— Вы сейчас серьезно? — Качаю я головой. — Да в там находиться невозможно. Глаза слезятся.

Мы заходим в квартиру, и женщина привычным движением руки зажигает в прихожей свет.

Со всех сторон к ее ногам начинают стягиваться пушистые террористы.

А я с ужасом осматриваю при свете стены в коридоре.

Обои подраны в клочья до бетона. На деревянном, крашеном коричневой краской полу толстым слоем лежит шерсть.

— Пойдёмте, пойдёмте, покормлю вас.

Суетится женщина, переступая через животных.

Я иду в комнату. Толкаю дверь и тяжело выдыхаю. Здесь тоже все в клочья. Диван вспорот до пружин. Шторы сорваны с петель и сияют огромными дырами. Остальные вещи просто валяются на полу. В углу возле шкафа создаёт дополнительный ароматический эффект свежая кучка кошачьей жизнедеятельности. Пол в некоторых местах, видимо, самых любимых для определения кошачих владений, вздулся. Под батареей стоит коробка, и из неё доносится разноголосый тоненький писк.

Стараясь глубоко не дышать, я замираю.

Слёзы накатывают на глаза. Да что же это такое!

Даже если, в чистой теории, котов удастся пристроить в приют, то что мне делать с квартирой? Здесь обычная уборка не поможет. Клининг?

Я подхожу к одному из мест со вздувшимся полом и жму на него ногой. Да тут под деревянные листы все затекло. Восемь кошек примерно четыре раза в день две недели подряд справляли по углам квартиры нужду.

— Туалет она с ванной закрыла, — вздыхает за моей спиной женщина.

— Вы же понимаете, что это порча имущества! — Восклицаю я с отчаянием.

— Милицию вызовешь? — Сощуривается женщина. — А ты докажи. Кошки могли и случайно забрести. Дверь, вон, закрыть забыли…

— Что вы говорите… — зажмуриваю я глаза, понимая, что со стороны соседки адекватного диалога не дождусь. Она напугана и будет защищаться до последнего. Да и брать с неё, наверняка, нечего. А у меня силёнок маловато.

— Забирайте свою живность! — Устало выдыхаю. — Иначе я просто открою дверь и выпущу их гулять. Для животных есть приюты.

— А вот выпускай, — оскаливается женщина. — Они дом знают. Замерзнут сироты и помрут прямо возле подъезда! И ты виновата будешь!

— Но ведь это вы их привели! — пытаюсь отмахаться от навязываемого мне чувства вины. — То есть, по вашему мнению, это я должна в своей собственной квартире к котикам приспособиться! Кормить, поить… а они возьмут, и ещё к марту родят!

— Ой… — подкатывает глаза старуха и хватается за сердце, оседая к дверному косяку.

— Что с вами? — в первое мгновение пугаюсь я, а потом понимаю, что держится женщина почему-то за правую сторону грудины. Врет?

— Нет у вас молодых ничего святого, — качает головой и грозит мне пальцем. — Бабка помирала, весь подъезд ей на похороны собирал. А ты вот она какая. Спустя столько лет явилась. Душегубка! Вот, пришло время за бабку денежку то отдать… А я вот что… — забывает она про сердце и вскидывается. — Заявление на тебя напишу, за жестокое обращение с животными. Не отмоешься!