Но первая разведгруппа так и не вернулась. А оба уцелевших танка оказались сильно повреждены. На Т-37 в нескольких местах разорвало траки, а у Т-26 вывело из строя двигатель. Но и обездвиженные они представляли серьёзную угрозу для противника, ибо вооружение повреждено не было. К тому же Т-28 на другой стороне всего лишь слегка причесали осколками. Так что держимся!

Бойцы устроили перекур. Сворачивая цигарку, один из красноармейцев прочитал текст на финской листовке: «СССР исключён из Лиги Наций».

— Тю! На шо вона нам нужна, як собаке блохи, та Лига Наций. Буржуйская кодла.

— Не скажи, Петро! Ты ж теперь агрессор! — рассмеялся один из бойцов.

— Я до своей жинки агрессор. А здесь мы воюем за нашу русскую Лапландию! Так-то.

Бойцы валились с ног от усталости. Но что поделаешь? Вновь выслав разведку, расставив охранение и дозорных в секреты, я понял, что у меня почти не осталось свободных людей. После отправки раненых и обустройства позиций не занятые бойцы устраивались на ночлег. Привыкшие последние дни спать на еловом лапнике в вырытых в снегу ямах, а в лучшем случае в подвалах сожжённых отступающими финнами домов, ребята с комфортом разместились в одном уцелевшем, жарко натопленном блиндаже.

Глубокой ночью подошла первая рота разведбата и расположилась на другой стороне реки. Лишь один взвод переправился к нам в качестве подкрепления. Вторая и третья роты тем временем обеспечивали фланговое прикрытие, находясь в постоянном лыжном патрулировании в двух-трёх километрах влево и вправо от дороги соответственно. С первой ротой также прибыл ещё один танковый взвод. Кажется, все машины Т-28. Три или четыре полуторки, разгрузив продукты и боеприпасы, забрали раненых. Ребята сказали, что видели Таню, но у меня не было ни времени, ни сил с ней повидаться. Впрочем, и у неё, видимо, тоже. Слишком много тяжёлых, кому нужна была срочная помощь. Из-за нехватки перевязочного материала раны в бою порой приходилось перетягивать даже пустыми пулемётными лентами. Теперь же девчонкам приходилось раны очищать, промывать и накладывать на них повязки заново.

Я тем временем, оставив за себя командиром лейтенанта-танкиста, отправился с докладом к комбату. А заодно разузнать, отчего он так осторожничает с переброской войск на нашу сторону.

Штаб батальона расположился в наскоро восстановленном блиндаже на восточном берегу реки, нами же и раскуроченном в бою несколько часов назад.

— Садись, Семёныч, рассказывай. Я тебе чаю налью, — оборвал мой доклад Василий Филиппович. — Потери ваши видел. При мне грузили больше двух десятков раненых… и двенадцать убитых насчитал.

— Так точно. Трое танкистов и девять моих. И ещё четверо остались за рекой.

Я вкратце рассказал комбату про первую разведгруппу.

— Жалко ребят. Сделали больше, чем от них требовалось, — задумчиво произнёс капитан.

— Василий Филиппович, мы планируем развивать наступление на Кемиярви? Что-то мне подсказывает, что нет, — спросил я без околичностей.

— Верно, Михаил Семёнович. Есть подозрение, что финны что-то готовят, пытаются заманить нас в ловушку. Наши соседи, 163-я стрелковая Тульская дивизия, уже угодили в такую под Суомуссалми. Поэтому командование осторожничает, да и данные разведки говорят о том, что на нашем направлении сосредотачиваются крупные силы противника, соразмерные нашим, до трёх батальонов. Я в любой момент ожидаю флангового удара и попытки нас отрезать и расчленить. Как думаешь, с какой стороны следует ждать удара?

— С севера, — ответил я, почти не задумываясь. — Во-первых, мы засекли крупное перемещение войск противника в этом направлении на той стороне ещё до атаки на мост. А во-вторых, с юга нас прикрывают основные силы дивизии. И хотя до них с полсотни километров заснеженной тундры, пространство контролируется нами и соваться между двух наступающих войсковых соединений чересчур опасно.

— Вот и я думаю, что с севера. Знать бы ещё, где точно, а главное, когда. Там со взводом, что я к тебе направил, разведгруппа прибыла. У них особое задание: раздобыть серьёзного языка, желательно офицера. Ты им поспособствуй.

— Само собой. Есть, товарищ капитан.

— А уж допрашивать, если что, мы тебя пригласим. Ты, говорят, большой специалист, — съехидничал комбат.

— Уже разнесли острые язычки, — произнёс я почти равнодушно.

Мы ещё долго кумекали над картой, а после разошлись по своим делам. Решено было перебросить третью роту на правый фланг, чтобы усилить северное направление.

Скоро утро. Эх, поспать бы пару часиков!

Едва развиднелось, как финны начали ружейно-пулемётный обстрел. Методичный, но довольно вялый. Мы так же вяло отстреливались, словно отмахивались от назойливых ос, иногда для острастки давая длинные очереди из станковых пулемётов, швыряли мины, либо давали целеуказание танковому взводу на той стороне. Другой артиллерии под рукой не имелось. Гаубичный артдивизион в это время находился с основными силами ГСП. Попыток атаковать наши позиции противник не предпринимал и, судя по данным разведки, в ближайшее время не планировал.

Тем временем в разрыв, образовавшийся между авангардом и немного отставшими основными силами нашего войскового соединения, за ночь успели вклиниться и устроить мощный завал на дороге до двух рот противника. Нарушив наши коммуникации, они оборудовали несколько огневых точек на заснеженных склонах крутобоких сопок прилегающей к дороге горной гряды Маталайнен. С другой стороны, к дороге в этом месте тесно прижималась не полностью замёрзшая река Кемиёки, уменьшая пространство для манёвра. В действительности заслон организовала одна, закалённая рота финнов. Всё та же, из 26-го батальона пехотною пополнения полка Ройнинен, разгромленная нами четыре дня назад на подступах к Савукоски и после этого переформированная и пополненная бойцами 3-го пехотного батальона и усиленная пулемётным взводом.

Командование 273-го ГСП во избежание потерь снова подтянуло гаубичный артдивизион и, направив несколько лыжных разведгрупп для корректировки огня, приступило к обстрелу огневых точек противника, а также самого завала. Два сапёрных взвода целый день работали над разминированием и разборкой брёвен, периодически прерываясь, когда противник возобновлял обстрел. И так до глубокой ночи.

На следующий день коммуникации были восстановлены, и первыми к нам проскочили полевые кухни. Бойцы уже несколько дней не ели привычной пищи, хотя с продовольствием особых проблем не было, тем более что приличное количество вкуснятины было захвачено нами у финского гарнизона охраны моста. Всё же дразнящий аромат свежеиспечённого ржаного хлеба и гречневой каши с тушёнкой сладкой истомой завораживал измученных бойцов. Даже финны перестали стрелять, и затишье продлилось до вечера. Только из глубокого тыла периодически доносилась ещё артиллерийская канонада: гаубичный дивизион продолжал кромсать лапландские сопки щедрыми залпами воронёных орудий, выкорчёвывая уцелевшие пулемётные гнёзда противника из неприступных заснеженных скал.