После обеда я всегда звала его к себе. Он приходил вымытый и надушенный, в чистой одежде с аккуратно причесанными волосами. Я приглашала его в свою постель и пробовала на нем все новые приемы, которые планировала использовать вечером, – лизала, стегала, царапала, била, гладила, ласкала, кусала, пинала, шлепала. Это было безопасно, и я не чувствовала себя обязанной доставлять ему удовольствие. Я могла делать с ним все, что мне заблагорассудится, полностью отдаваясь чувственным наслаждениям.

Если джентльмен унижал меня, я принимала это с улыбкой, но внутри была напряжена, словно пружина, и кипела от ярости. Если ночью мне не спалось, я звала Лорана. Он знал, где погладить, где потереть, а где приласкать, чтобы я расслабилась.

Я продавала свое сокровище за большие деньги, а Лоран отдавал мне свою любовь безвозмездно. Он был благороден в своей преданности, чистой и безыскусной. Мое же пристрастие к чинам и деньгам было вульгарным. Да, я действительно любила милого простодушного Лорана и не знала, что причиняло мне большую боль – чувство, что Лоран не заслуживает меня из-за своего низкого положения или что я не достойна его преданности. Запутавшись во всем этом, я отправилась за советом к мадам Луизе.

Она осуждающе покачала головой:

– Для женщины с твоими материальными запросами искреннее чувство к этому лакею не просто нежелательно, но и недопустимо. Это чувство, с которым ты должна бороться. Лоран, как и любой мужчина, должен платить за твою благосклонность. Если ты страдаешь из-за него, он должен страдать из-за тебя вдвойне.

Мне нравилось думать, что по природе я щедра и добра. Даже заметив мышь в своей комнате, я заставляла мальчиков поймать ее живой и выпустить. Но мадам Луиза дала мне свою розгу и наказала выместить на Лоране все свои сердечные терзания. Я вызвала его к себе и обвинила в лености и недобросовестности – совершенно незаслуженно. Он пытался извиниться, но я ударила его, приказав молчать, завязала ему глаза, связала за спиной руки, нагнула его и высекла. Появился рубец – точно такой же, как те, что оставались после порки, которую ему устраивала мадам Луиза. Я испытала неожиданное удовольствие, оставив на теле бедного мальчика свой след. Я кусала, царапала и шлепала его, а он вздрагивал и стонал, но безропотно покорялся моим вздорным и несправедливым прихотям.

Мадам Луиза говорила, что между нашими девочками сестринские отношения. Мы и были сестрами – но не так, как монашки из Сен-Op. Мои сотрудницы вызывали у меня дружеские чувства, которые я никогда не испытывала к одноклассницам в монастыре. Мадам Гурдон отбирала не просто красоток, но девочек с чувством юмора, чем-то схожих между собой. Профессия и образ жизни заставляли нас забыть о зависти, снобизме и соперничестве. Мы открыто делились друг с другом новыми приемами, и никто не считал себя лучше других – но происхождению или по обстоятельствам.

Дельфин, Маржери и я вместе проводили свои выходные. Мы ходили по магазинам, потом шли в театр. Стараясь не привлекать внимания мужчин, мы одевались скромно и вели себя как монашки.

Мы бродили по магазинам на Рю Сен-Оноре, где находился и «Дом Лабилля». Мне хотелось увидеться с месье Леонардом, но месье Лабилль, узнав, что я ушла работать к мадам Гурдон, решил, что я бросаю тень на его заведение. Мадам Шаппель тоже не одобряла мой поступок.

Во время этих походов за покупками мы часто встречали жен тех мужчин, которых обслуживали. Несмотря на все их жалобы, брак был для них способом эмансипации. Им не нужно было работать. Они ходили на балы, в Оперу, в Комеди. Каждый день они ходили по магазинам и записывали свои покупки на счет мужей. Я поймала себя на том, что завидую им и чувствую себя в их обществе как-то неловко.

– Мы должны гордиться тем, что сами зарабатываем деньги, – сказала Маржери. – Мы добросовестные работницы, занимаемся честной торговлей и оказываем жизненно необходимые услуги за разумную цену.

– Как мужчины понимают, что их жена умерла? – спросила Дельфин.

Мы с Маржери пожали плечами:

– И как же?

– В постели она ведет себя точно так же, зато счета не надо оплачивать.

Мы шли и смеялись, планируя предложить мадам Гурдон поднять расценки.

Я всегда заходила в книжный магазин. Мне нравилось быть в курсе последних литературных новинок. Месье Бержер знал, что я люблю читать об экзотических приключениях, и рекомендовал мне интересные новинки. Он уговорил меня купить роман, которым зачитывались все. Это была «Новая Элоиза» Жан-Жака Руссо, благодаря которой в моду вошли радикальные взгляды.

Книга Руссо стала революцией в мире литературы. Чувствительный человек, он давал волю своим эмоциям. Я, как девушка романтичная, была глубоко тронута его восхвалением стихийности любви и страсти. Я сразу вспомнила о своей любви к Николя Мотону. Часто книга так задевала меня, что я рыдала. Едва перелистнув последнюю страницу, я начала перечитывать роман заново.

Герои книги, как крестьяне, так и аристократы, были добродетельны от природы. Руссо считал, что сама натура человека изначально добра и чиста, искажает ее влияние общества. Он порицал утонченность и приравнивал искусственность и изощренность к варварству, восхвалял природу и простые радости деревенской жизни.

Я увлеклась религией Руссо, которая по сути своей относилась скорее к язычеству, чем к христианству. Для него существовал один бог – бесконечная и всеобъемлющая природа и плод страстей. Творчество. Для людей, стремящихся к чувственным удовольствиям, такой мир стал бы землей обетованной. Руссо описывал сильных и смелых женщин, отстаивал их право на свободу в любви. Миром правят мужчины, но ими самими незаметно правят женщины.

Я захотела выразить автору свое восхищение. Придя в следующий раз в магазин Бержера, я спросила у него:

– Могу ли я каким-то образом встретиться с Руссо?

– Для этого вам придется отправиться в Швейцарию, – ответил он. – Последнее произведение Руссо, «Общественный договор», запретили, и парламент выслал писателя из страны. Из-за утверждений о том, что обычный человек способен управлять государством, Руссо нажил врагов в магистрате, а священники резко осудили предложенную им упрощенную версию христианства, в соответствии с которой человек волен жить по совести, а не по церковным учениям.

Меня не удивил страх власти предержащей перед Руссо. Любой, кому в руки попадали его книги, не мог остаться равнодушным. Разум, обогащенный новыми волнующими идеями, никогда не вернется в прежнее состояние, к прежнему образу мышления. Мысли Руссо, словно свежий воздух для задыхающегося, словно пища для голодающего, не могут не изменить мир. Они изменили даже меня, а ведь я никогда не увлекалась политическими и философскими теориями. Благодаря ему я открылась новому миру, где правил человек.

Интерес к философии Руссо оказался так силен, что оказал влияние и на моду. Летом 1762 года в городе появились атрибуты сельской жизни. Фасоны платьев стали проще. В модных магазинах продавались аксессуары, напоминающие чепчики доярок и шали пастушек. Женщины расстались с корсетами. Многие начали носить мужскую одежду. Румяна считались пережитком прошлого. Среди богатых дам верхом элегантности считалось проводить время на свежем воздухе, приобретая здоровый румянец. В моде были крепкие девушки с хорошим цветом лица, а не тощие красотки в пудре и помаде и в крикливых нарядах.