Все происходило в точности так, как и много лет до этого. Год за годом каждое утро Колдер садился за стол и наслаждался завтраком в одиночестве, и никто не нарушал эту утреннюю идиллию…

Колдер поставил чашку на стол, возможно, чуть энергичнее, чем требовалось, и сделал отмашку Фортескью едва ли не раньше, чем тот подался вперед, чтобы обслужить хозяина. Черт побери, теперь он был женат и больше его ничто не вынуждает есть в одиночестве!

Колдер уставился на тарелку. Ветчина и яйца этим утром. Ветчина и яйца каждое утро. Ветчина и яйца, когда ему было двадцать. Ветчина и яйца, когда ему было десять.

Его отец, бывший маркизом до того, как титул перешел его сыну, был мужчиной энергичным, как говорится, человеком действия. И еще он был ранней птахой.

«Ни один человек не может сказать, что его день прошел с толком, если он провел этот день в постели! – говорил маркиз, тыча указательным пальцем в небо. – Заставь сердце качать кровь как следует с утра, и весь остальной мир замучается тебя догонять».

Старый маркиз был помешан на том, чтобы проводить время с толком. Колдер с младенчества занимался исключительно полезными делами, и каждый его день был расписан по минутам.

Никто не составлял ему компанию за столом. Еда была лишь топливом, необходимым для того, чтобы продуктивно проводить время. Рейф попадал под те же неукоснительные правила, но каким-то образом ему удавалось спать допоздна. Он беззастенчиво пользовался своим обаянием, чтобы добиться приятных послаблений от няни, гувернантки, кухарки – ни одна женщина не могла устоять перед ним, даже когда он пребывал в совсем нежном возрасте, и завтрак тайно доставлялся в его комнату на подносе.

Колдер никогда не протестовал и никогда не жаловался отцу, если не видел брата за завтраком. Он принимал участие во всеобщем заговоре, благодаря которому Рейф мог наслаждаться свободой, которой сам Колдер никогда не знал.

И по большей части раз и навсегда заведенный порядок давал Колдеру ощущение комфорта. Он был тихим, умным, единственным ребенком среди взрослых, ибо его отец был снобом: при всем при том, что он переспал с деревенской белошвейкой и она родила ему Рейфа, маркиз не позволял Колдеру играть с детьми простолюдинов, даже с сыновьями местного нотариуса не разрешал водить дружбу или с многочисленными отпрысками мистера Биксби, своего управляющего.

Нет, для Колдера ровней были лишь дети аристократов, вот только детей аристократов поблизости не водилось, и никому из аристократов не приходило в голову привезти своих детей поближе к имению Брукхейвена, чтобы сыну маркиза было с кем играть. Имение родственники не навещали, и среди местных помещиков не было ни одного, с кем маркиз не считал бы зазорным общаться. Весь круг общения детей маркиза состоял из гувернантки, учителя и горничной, которая убирала его комнату, и еще конюха, который чистил копыта его коня.

Рейфу было легче: он не знал столь строгих ограничений. Ему позволялось голым плавать в реке с сыновьями кузнеца, лазать по деревьям с многочисленными детьми Биксби. Было время, он звал Колдера присоединиться к ним, но брат был слишком гордым и сильно завидовал Рейфу, чтобы признаться в том, что ему запрещено все то, что разрешено брату, и потому Колдер делал брезгливое лицо и заявлял, что у него есть дела поинтереснее.

Однако Рейф, должно быть, знал о том, что брат лишен нормальных мальчишеских радостей, и потому всегда приносил ему какое-нибудь сокровище: птичье гнездо с голубым яйцом, отполированный водой, гладкий, как стеклышко, камень со дна ручья, ленту из косы одной из дочерей Биксби. И конечно, каждый из этих предметов имел свою историю, и эти истории Колдер слушал со скучающим видом, но каждый день, целый день ждал вечера, когда Рейф принесет ему сокровище в сопровождении очередной истории.

Разумеется, здесь не обошлось без тайного злорадства. С Рейфом все всегда было непросто. Дары были дарами только отчасти, при этом являясь трофеями. И истории, которыми потчевал Колдера Рейф, лишь отчасти были призваны развлечь, оставаясь при этом панегириками самому себе. Любовь и ревность теснейшим образом переплелись в их отношениях. Это было братство, но без равноправия. Их узы были крепки лишь настолько, насколько позволяли законы наследования. Рейф был готов драться за брата, и Колдер об этом знал. Но точно так же он знал и то, что Рейф будет драться против него, при этом тоже отчаянно. Разделявшая их стена означала, что им никогда не быть настоящими друзьями, но кровные узы и общие детские впечатления были слишком сильны, чтобы Колдер и Рейф чувствовали себя чужаками. Они словно были две стороны одной медали, как орел и решка на монете. Рейф был само дружелюбие и обаяние, олицетворяя все то, чего был начисто лишен Колдер.

Все любили лорда Рейфа. Кондитер сберегал для него самые вкусные пирожные, дочь управляющего флиртовала с ним, ерошила его темные волосы, плотник вырезал для него целый табун лошадок, одну из которых он попытался подарить Колдеру, да только тот отказался.

Все давалось Рейфу без труда. Колдер наблюдал за ним с завистью, замаскированной под пренебрежение. Колдер помнил, в каком порядке всходили на престол английские короли и королевы, знал наизусть целые страницы из книг классиков английской литературы, складывал и вычитал в уме девятизначные числа, но не мог заставить горничную улыбнуться, не мог рассмешить отца рассказом о том, как упал в реку, запуская воздушного змея.

Колдера никогда не хвалили за то, что он учился лучше брата, потому что ничего иного от него и не ожидали. Рейф учился быстро, но так же быстро терял интерес к изучаемому предмету. Колдер отличался упорством и настойчивостью. Когда он читал о какой-нибудь знаменитой битве, он не просто запоминал даты и действующих лиц, а старался понять, какие политические цели преследовал тот или иной полководец.

И только в одной области знаний Рейф превосходил Колдера – в том, что касалось истории их семьи. Рейф чувствовал себя в семейной истории как рыба в воде: словно он всегда знал о всех Брукхейвенах с незапамятных времен, и ему нужно было лишь слегка освежить память. Для Колдера передать брату заботу о поместье в тот день, когда Рейф женился, было совсем не трудно. Рейф был предан фамильному поместью. Лучшего хозяина и придумать нельзя.

Но, при всем своем природном обаянии и таланте влюблять в себя всех и каждого чуть ли не с первого взгляда, Рейф никогда не пытался представить дело так, словно он лучше или значительнее, чем есть. Притворство вообще было чуждо его характеру. Он никогда не пытался утаить свое происхождение. Всем своим видом Рейф демонстрировал окружающим, что он не претендует на то, чем не является. К примеру, пуговицы на его шинели были из серебра, тогда как те, кто не мог позволить себе золото, обычно пытались пустить окружающим пыль в глаза с помощью дешевой, но броской латуни.

Интересно, каково это – быть в постоянном ладу с собой?

Колдер смотрел на стынущий завтрак и остывший кофе. Он не был таким, как Рейф. Людей не влекло к нему, как мотыльков к огню. Чтобы добиться от них послушания, Колдер должен был либо хорошо им платить, как Фортескью, либо жениться.