Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Передышка, впрочем, весьма относительная.
Раньше по наивности представлялось: плыть – значит рулить понемножку, поглядывая вдаль. Оказывается, плыть, во всяком случае, на папирусе, – это непрестанно что-то приколачивать, надвязывать, разбирать, сортировать, переносить, словно мы переехали в новую квартиру и никак не можем устроиться.
Нужно, например, попробовать собрать и испытать резиновую лодку «Зодиак». И вот она разложена на площадке хижины и начинается решение головоломки: какая деталь куда вставляется. Инструкция, естественно, куда-то засунута или вообще оставлена в Сафи. Вариантов множество, страсти кипят, собирается консилиум. Норман, как самый сведущий, приглашен персонально, он долго прикидывает так и этак, щурится и наконец пожимает плечами: требуется поразмыслить, вернемся к этому вопросу завтра, со свежими силами.
А пока назрела необходимость разобраться с трапом, ведущим на мостик, – почему бы не перенести его с левого борта на корму?
Не успели покончить с трапом, как зовет встревоженный Норман: он заметил серьезный непорядок – рей перетирает канаты, которыми стянуты вверху две ноги мачты. Это уж совсем ни к чему! Мачта может распасться, развалиться и рухнуть! Нужно что-то придумать, ломаем головы, потом долго-долго ищем кусок кожи для прокладки. Кожи не находим, решаем заменить ее фанерой. Теперь, когда нет ветра и парус безжизненно висит, рей трется о фанеру с противным скрежетом, но зато снасти останутся целы.
Так и живем. В непрестанных хлопотах, занятые тысячей вроде бы пустяковых дел, а попробуй пренебречь хоть одним – начнется цепная реакция, как в балладе про гвоздь и подкову: лошадь захромала, командир убит, конница разбита, армия бежит, и так далее, чем дальше, тем печальней.
Кое-кто, читая эти строки, будет разочарован.
Он предпочел бы, возможно, чтобы отсвет подвижничества падал на любые наши поступки, чтобы сознание высокой научной миссии помогало нам драить кастрюли, чтобы ежеутренне и ежевечерне, собравшись на юте, мы хором провозглашали здравицу проблемам древних трансокеанских связей.
Не было этого!
Клятвы обесцениваются, если их без конца повторяют; что касается нас, то мы поклялись однажды и навсегда, ступив на палубу «Ра», а дальше, не произнося громких слов, просто старались доплыть и выжить, ибо в этом, в конечном счете, и заключалась суть эксперимента. Фритьоф Нансен, зимуя на «Фраме», не забывал о благородных целях и задачах своей экспедиции – но на страницах его дневника нет высокопарных излияний. Зато там есть подробные описания обеденного меню…
Сейчас я попробую остановить мгновенье, сделать как бы моментальный снимок – кто чем занимается на борту «Ра» в эту минуту. Подчеркиваю: минута совершенно безмятежная и спокойная, никакого аврала нет.
Полдень солнечен и горяч, на голубизну океана лучше не глядеть – глазам больно. По-прежнему штиль, парус повис и рули неподвижны. Их рукояти торчат над мостиком, как рога быка, и, положив на них, больше для порядка, руки, мается Сантьяго – вахта его не очень оправданна, днем в тихую погоду мы вообще стоим на мостике больше для порядка, но тем не менее порядок есть порядок и Сантьяго добросовестно скучает. Сейчас я его развлеку, поднимусь к нему и спрошу о чем-нибудь по-русски, а он ответит по-испански, и мы оба будем гадать, что спрошено и что отвечено: такая у нас игра, учимся понимать друг друга по интонации.
Впрочем, весьма вероятно, что я не доберусь до мостика, меня по дороге может перехватить Карло. Карло возится на камбузе, он занят обедом – так вышло, что Карло еще с прошлого плавания наш почти постоянный кок, никто на него эту обязанность не возлагал, он сам ее выбрал и исполняет с удовольствием, хотя и не без ворчанья, чтобы чувствовали и почаще хвалили.
Коллега Карло по штатной роли, Кей, устроился под мостиком, что-то он там пилит, точит, он вообще целыми днями трудится, как пчелка, и я не знаю, есть ли что-нибудь, чего Кей не умеет. До того как стать телевизионным кинооператором, он сменил двадцать восемь профессий: работал в прачечной, водил такси, был закройщиком, столярничал и т. д., – из всех нас он самый прилежный и старательный, и Тур на него не нарадуется.
Карло Маури (1930–1982) – итальянский альпинист и путешественник, участник экспедиции Тура Хейердала
Сам Тур сидит у входа в хижину, в руке его ножик – строгает деревянный брусок, интересно, для чего? И с каким же удовольствием он это делает!
Помню, чуть не в первый день нашего путешествия на «Ра-1» я увидел, как Тур разбирал вещи в своей сумке, сматывал нитки, приводил в порядок ножички, сверлышки, стамески, – увидел и усомнился, точно ли передо мной всемирно известный ученый и общественный деятель?!
Вероятно, подсознательно ожидалось, что он в основном будет выситься на мостике, приложив ладонь козырьком ко лбу, изъясняться же исключительно афоризмами. А вот он, Тур не выдуманный, а настоящий, сидит и блаженствует, мастерит черпак для воды – обрезал ручку у пластмассовой кружки, приделал длинную палочку и любуется.
По-иному сосредоточен Норман. Его качают, вдобавок к океанским, еще и радиоволны, он весь там, в наушниках, в шорохах и плесках, возникающих в их глубине.
Связь держать трудно, Норману подолгу приходится сидеть над рацией в полумраке хижины: в прошлом году мы принялись как-то хвастаться друг перед дружкой загаром, и вдруг Норман вздохнул: «Конечно, а кое-кто так и останется белым как молоко!» Он – настоящий парень, отважный моряк, умелый радист, – вот он поймал какого-то радиолюбителя из Флориды, затем еще двоих, и наконец заулыбался: на связи Крис Бокели, норвежец, знакомый нам по прошлому году. Можно передать все, что хотим: координаты, новости, телеграммы родным.
Теперь о моем приятеле Жорже. Куда бы мне его в эту минуту поместить? Проблема гораздо серьезней, чем кажется.
Вообще-то Жорж в данное мгновенье кончил умывать и переодевать обезьяну и приводит в порядок посуду на камбузе, он нынче «кухонный мужик». Но фиксировать это я остерегаюсь. Однажды, а если точно, то 27 июня прошлого года, на борту «Ра-1» Тур по обыкновению читал нам свой очередной предназначенный для пересылки по радио репортаж. Прочтя, он спросил: «Ну, как?» – и мы выразили свой восторг, Сантьяго, правда, внес пару стилистических уточнений, но это дела не меняло. И вдруг Жорж заворчал: «А почему я оказался на камбузе, хотя на самом деле был на носу?». Тур стал объяснять, что так наглядней видна работа экипажа. Но Жорж возразил: «Я второй раз оказываюсь на камбузе, я там уже был в прошлом репортаже». Делать нечего, пришлось Туру перекраивать абзац, а товарищи принялись наперебой предлагать Жоржу самые выигрышные места: «Хочешь на мостик?» – «А на мачту хочешь?» – «А за борт на тросе?» – и Жорж в конце концов смущенно примолк.
Что же предпринять, ведь Жорж сейчас действительно на камбузе, а ну как он опять сочтет этот пост невыигрышным и огорчится?