— Ты уже говорил с кем-нибудь? Я имею в виду о том, что происходило здесь за последние месяцы? — осторожно спросил Давид и поймал себя на том, что снова вытирает руки об джинсы. Демонстративно положив их на столешницу, он поклялся себе, что на протяжении всего разговора они там и останутся. Натанель поковырял спичкой в зубах.

— Ты имеешь в виду стоны по поводу мании величия Амелии, болтовню о ритуальной жертве или тот факт, что ты из-за какой-нибудь шальной пули вообще никогда не придешь в себя?

Пальцы Давида предательски дрогнули, и он сосредоточился на том, чтобы снова расслабиться. Но, похоже, Натанель не придал особого значения его реакции. Да и зачем? В конце концов, он знал, как обстоят дела с Давидом, и неважно, сколько энергии он потратит на то, чтобы скрыть свои переживания. Это было напрасной тратой времени, но Натанель умел ценить эти старания. Большинство из них даже не пытались оградить свою интимную сферу от остальной стаи.

— Успокойся, — сказал Натанель. — Я не собираюсь ни развлекаться за твой счет, ни читать тебе мораль. Ты достаточно опытен, чтобы понимать, чем заканчиваются подобные любовные истории.

Он неторопливо направился к раковине, налил стакан воды и залпом ее выпил. При этом Натанель повернулся к Давиду спиной, и тот воспользовался представившейся возможностью, чтобы рассмотреть его. Но как бы сильно он ни концентрировался, ему не удавалось заглянуть этому человеку в душу. В отличие от Давида он обладал даром закрываться от любопытства других.

Наконец Натанель повернулся.

— Не стоило так легкомысленно отказываться от предложения Хагена. Если бы ты согласился, то сейчас смог бы не только лучше оценить мое отношение, но и лучше скрывать свои очевидные потребности. Может, ты думал, что ускользнешь от Хагена, если он в тебе разочаруется?

— Скажем так, мне просто не хотелось есть трупы только потому, что это подходит Хагену. — Давид упрямо сдвинул брови.

— Есть трупы? Ты придерживаешься ритуала? — Натанель покачал головой, словно не мог понять подобной глупости. — Чему же учил тебя этот идиот, с которым ты так долго прятался на ничейной территории?

Давид уже совсем было собрался возразить, но Натанель внезапно показался ему очень усталым.

— Впрочем, забудь. Все это меня не касается. К тому же нам стоит поторопиться, пока Хагену не пришла в голову идея проверить, чем мы тут так долго занимаемся, когда он дал нам поручение.

Давид отступил на шаг и этим привлек к себе внимание Рене Парласа. Хотя под сшитым на заказ костюмом скрывалось ухоженное и тренированное тело сорокалетнего мужчины, легкий поворот корпуса заставил его покрыться потом. Он грозно смотрел на Давида, стоявшего неподалеку от двери, пока Натанель, хлопнув в ладоши, не положил руки на журнальный столик. Парлас неохотно повернулся к собеседнику, достал носовой платок и вытер лоб. Нисколько не улучшал его настроения и тот факт, что он не смог скрыть свое раздражение, хотя постоянное спокойствие входило в его имидж делового человека. Впрочем, намеки Натанеля уже вывели его на границу допустимой нагрузки, больше он давить не хотел.

— Я знаю, что вы поставили этого парня там, чтобы позлить меня. Очень хорошо понимаю. Это старая и очень популярная тактика. Наверное, было бы достаточно, если бы он остался за дверью. Я ведь уже понял, что если не буду стараться выполнить свою задачу, вы в любой момент можете натравить на меня этого большого опасного парня. Но его присутствие не мотивирует меня, а только отвлекает. А ведь мы хотим как можно скорее закончить этот разговор, не так ли?

Встреча с самого начала проходила под несчастливой звездой, потому что Натанель и Давид появились в доме посредника слишком рано. Госпожа Парлас, исключительно юная и привлекательная женщина, которая открыла дверь, с удивлением наблюдала, как ее муж провожает этих опустившихся людей в гостиную.

— Я нахожу, что парень стоит там как нельзя кстати, — заявил Натанель, бросая на Давида строгий взгляд.

Давид демонстративно спрятал руки в карманы. Обычно он не придавал особого значения такого рода работе, которая, собственно говоря, заключалась в том, чтобы стоять и максимум один раз грубо схватить кого-нибудь за плечо. Таким образом он давал собеседнику Натанеля понять, кто задает тон в разговоре. В этом было одно из преимуществ того, чтобы находиться в самом низу иерархии Хагена: хотя и приходилось выполнять грязную работу, но по-настоящему пачкать руки не нужно было.

Парлас сокрушенно вздохнул.

— Тогда пускай, по крайней мере, стоит тихо. А то переминается с ноги на ногу и сбивает меня с толку.

Рене Парлас был посредником, через которого Хаген поддерживал контакты с конкурентами. Человеком, который зарабатывал на жизнь языком, передавая в смягченном виде грубые приказы своих работодателей. В этот день Давиду вообще-то не стоило опасаться того, что Натанель внезапно прикажет ему вразумить господина Парласа парой хорошо нацеленных ударов. Этого не опасался даже сам Рене Парлас, поскольку не настоял на втором человеке со своей стороны. Кроме того, его костюм не топорщился подозрительно, что можно было бы расценить как попытку спрятать оружие. Да и не помогло бы оно ему в такой компании.

Тем не менее у Давида никак не получалось вести себя тихо и просто рассматривать кремовую обстановку, излучавшую шарм дизайнерского каталога. Втайне он злился из-за того, что Натанель отказался от предложения оставить его перед пентхаусом. Давиду было неинтересно их слушать: слишком много конфиденциальной информации, слишком много политики. Он не хотел становиться свидетелем, не хотел задумываться над тем, что запланировал на будущее Хаген.

Натанель не обращал на это внимания. Может быть, он придерживался того мнения, что Давид все равно не слушает, потому что равнодушен к разговору, состоящему из намеков и запутанных деталей. В конце концов, он при любой возможности доказывал, что не обладает ни умом, ни тщеславием. В этот миг Давиду не хотелось ничего другого, как быть настолько тупым, насколько его считали. Он не мог закрыть уши и не слушать, как бы ни старался. Сеть его восприятия была слишком мелкой, и в ней постоянно застревали обрывки разговоров.

— То, что задумал Хаген, может закончиться только кровопролитием, — как раз говорил Парлас. — Он слишком перегибает палку, и не только своими темными делишками. Неужели он действительно хочет бросить вызов Саше?

Давид в отчаянии сосредоточился на картине маслом в простой раме, на которой была изображена полная обнаженная женщина. Кожа ее была слегка сероватого оттенка, контуры казались размытыми. Глаза женщины были закрыты, но она, тем не менее, не спала. Перед мысленным взором Давида невольно всплыли воспоминания, свидетельства его прошлого, которое он так старательно гнал прочь. А теперь… истекшие кровью трупы, с кожей сероватого оттенка, на зеленом фоне, со странно искривленными конечностями и зияющими ранами, открывающими взору хитросплетение внутренностей. Ощутив тяжесть в животе, он, тем не менее, совладал с желанием поднести руку ко рту.