— Если собираетесь меня сдать — сдавайте и получайте свою долю. — Я снова покачала головой. — Хватит купить себе лучшего синтомана на свете.

— Мы будем хорошо к тебе относиться.

— У меня ничего не осталось. Я — пустая. Отрокенроллилась.

— Неправда, — возразил Крепыш; я автоматом стала его лепить, но тут же одернула себя. — Мановар бы тебя выгнал в таком случае. Ты бы не сбежала сама.

Я не хотела ему признаваться. Оставьте меня в покое. Я просто хочу уйти и никогда больше не синтоманить, понимаете? Играйте сами, от меня помощи не ждите. Я крепко схватилась обеими руками за стойку. Не будут же они вырубать меня и тащить силком?

Но так и вышло.

«Когда-то…» — подумала я, слова отдавались охрененным эхом.

Когда-то… Когда-то… Когда-то…

Когда-то синтезаторы были бездушными машинами. Я знаю, я достаточно стара, чтобы помнить то время.

Вот они встали вокруг меня, бесплотные, как тени. «Незаконнорожденные», блин. Откуда только взяли себе такое название? Я достаточно стара, чтобы помнить. «Ойнго-Бойнго»[25]и «Бау-Вау-Вау».[26]Сорок лет — я уже признавалась? Охо-хо, как мало времени прошло, как все рядом. Рокенролльщики никогда не умирают, продолжают рокенроллить. Я не видела «Ху»,[27]а Мун[28]умер до того, как я родилась. Но я помню, как — только научившись стоять — рокенроллила в маминых руках, пока тысячи зрителей улюлюкали, хлопали и танцевали на своих местах. Заведи меня… если заведешь меня, я никогда не остановлюсь…[29]Группа «763-струнные» сделала версию для лифтов и зубоврачебных кабинетов. Это я тоже помню. И пострашнее вещи случались.

Они прицепились к моим воспоминаниям, вытягивали их, буквально выворачивали меня наизнанку. Ты опытна?[30]Всего лишь пластинка из папашкиной коллекции, потому как он умер еще до того, как родители встретились, а задать этот вопрос потом — у всех кишка была тонка. Ты опытна?.. Да, блин, я опытна.

(Да, блин, я опытна.)

Пятеро на одну, куда там сопротивляться? Но можно ли назвать изнасилованием то, что тебе нравится? Что ж, если не отвертеться, я трахну их так, что на всю жизнь запомнят. Милашка Крокус меня не убила, но до смерти совсем чуток было…[31]

Крепыш вошел в меня первым — слишком большой, слишком дикий, слишком безбашенный. Я обняла его и крепко прижала, показывая, как надо. Я отдалась ему, заставила биться сердце в ритме ночного дождя. Потом наступил черед Дамочки — на басах. Ее потряхивало, впрочем — в нужных местах.

Настал черед Крейта, он скользил вокруг звука, вливался и отстранялся. Несмотря на татуированные щечки, сам он не был просто пижоном. Врубался, никогда бы не подумала, но — натурально врубался.

Теперь Легковес и Молчун — ритм и соло. Плохо. Легковес — полный прокол, не знал куда себя девать, а когда наконец оказывался в нужном месте, не знал, что с собою там делать. Но пер вперед, что «Титаник» на айсберг.

Господи! Если уж собрались меня трахнуть, могли бы обеспечить стояк. Остальные четверо тянули, не отпускали, а я старалась выжать, что могла. Вторично, пресно — Легковес не рокенроллил. Натуральное преступление, но что мне делать, лишь болтать их в шейкере: боги, типа, рок-н-ролла в лапах синтоманши.

Так их еще никогда не перло. Мелкая рыбешка на миг ощутила, как это — быть крупной рыбой. Если бы не Легковес, доросли бы. Столько команд сейчас — никогда так много не было, — и все уверены: заполучат правильного синтомана — луну с неба срокенроллят.

От нас она лишь чуть дрогнула. Бедный старина Легковес.

Я отдалась им лучше, чем они того заслуживали, и это они понимали. Поэтому, когда я запросилась на выход, уважили мою просьбу и отпустили. Их техники нежно вытащили затычки из моей старой, бедной, больной, раздолбанной синтоманской головы и закрыли гнезда. Мне хотелось спать — они разрешили. Слышала только мужской голос:

— Реально круто. Срочно — в дистрибуцию. Где, черт побери, вы надыбали эту синтоманшу?

— Синтезаторшу, — шепчу я уже во сне, — правильно называть, мальчик мой, синтезаторшей.

Безумные старческие сны. Я была снова с Мановаром в Калифорнии, снова уходила от него, все почти как наяву, но вы же знаете, как это бывает во сне. Часть его комнаты находилась внутри помещения, часть — на улице, стены куда-то сбежали. Но вы же знаете, как это бывает во сне: казалось, что так и надо.

Мановар был одет наполовину, как будто забыл завершить процесс. Ох, такого никогда не случалось. Чтобы Мановар забыл хоть одну единственную блесточку или бисеринку. Он наслаждался самим процессом, примерно как Крейт.

— Все, ухожу, — говорила я.

— Но ты же больше ничего делать не умеешь, спсихела что ли? — вопрошал он.

(В Калифорнии никто никогда не скажет «сдурела», только «спсихела».)

— У тебя контракт еще на пару записей, а у меня опцион на продление. У меня всегда опцион. И еще — ты же любишь свое дело, Джина, ты не сможешь без него.

А потом пошел флешбэк: я — в люльке, все гнезда подключены, рокенроллю Мановара по проводам, наполняю его плотью и кровью, которая и делает из него Мановара, а техника тут же снимает видео и звук, так что ребятки перед экранами по всему миру могут прокрутить в любой момент. Забыты поездки, забыты концерты — слишком много усилий на них уходило. Прикольнее, чем видео с лучшими спецэффектами, лазерами, космическими крейсерами и пиротехникой. Что такое видео по сравнению с трансляцией из головного мозга, рок-н-роллом прямо из черепной коробки? И не нужно тратить часы на обустройство декораций, а потом еще часы на сведение записей. Необходимо только, чтобы вся команда грезила вместе. Нужен синтез, а для синтеза необходим синтезатор — не тот древний музыкальный инструмент, а что-то — кто-то, кто бы пропускал через себя всю группу, вытрясал их электронных душонок настоящий рок-н-ролл, какого они сами никогда бы не выродили. И теперь каждый может стать Героем Рок-н-ролла. Каждый!