– Но почему ты предполагаешь, что это непременно Сидни Миллз?

Эмма смотрит на меня в упор.

– Твои бесконечные «предполагаешь» уже раздражают.

– Ладно, понял. Но откуда ты знаешь, что это именно Сидни Миллз?

Эмма кликает по имени «Сидни Темплтон».

Страница медленно сменяется другой. Теперь на фотографии сидящая на газоне семья с тремя детишками. У старшего мальчика рыжие волосы. Девочки – явно близнецы, и у них такие же каштановые волосы, как и у их потрясающе красивой матери.

Я пячусь от стола и падаю в круглое ротанговое кресло-папасан.

– Все еще не веришь? – спрашивает Эмма.

– Просто я… мне нужно… мне хочется не верить. Мне нужно не верить. Но этот поток невероятной информации захлестывает меня.

– Джордан Джонс Младший, – говорит Эмма. – Из-за этого дурацкого имени я его еще больше ненавижу. Теперь у меня есть работа, но, похоже, Джордан транжирит все, что я зарабатываю. Вот послушай, что я написала в четверг: «Получила зарплату, но ДДМ «занял» все, до последнего доллара, чтобы купить себе iPad. Ох уж эти игрушки взрослых мальчиков!». Судя по тому, что я поставила в кавычки слово «занял», полагаю, деньги он не вернет.

– А что такое iPad?

– Какая разница? Не в этом дело. Кем бы я ни работала, я зарабатываю достаточно, чтобы дать мужу деньги на покупку этой штуки. – Эмма продолжает кликать по странице. – Мы живем во Флориде, но он сам из Чико, это какое-то местечко в Калифорнии. Ты знаешь, где это?

– Понятия не имею, – отвечаю я. – А откуда ты знаешь, где он родился?

– Кликнула по его имени. Информации не очень много, но вполне достаточно, чтобы понять, что он полный говнюк.

– Ты называешь совершенно незнакомого человека говнюком?

– Иногда это видно с первого взгляда.

Сама идея, что во все это можно поверить, кажется мне глупой, но на фото на самом деле я и Сидни Миллз. На нем мы старше, но все равно сходство невероятное.

– Ну-ка глянь сюда! – говорит Эмма.

Я встаю с кресла и подхожу к столу.

– Эти картинки с моей страницы. – Эмма указывает на экран. – Похоже, что каждая из них ведет на страницы с другими фотографиями, вроде альбомов.

– Проверь школьные годы. – Я показываю на эту строчку. – Посмотрим, что было важно для тебя пятнадцать лет назад. Готов поспорить, там будут сплошь мои фотки.

Эмма смеется.

– Просто у меня пока нет снимков Коди.

Она кликает по альбому, и мы наблюдаем, как на экране открываются все новые фотографии.

На первой Эмма держит свои первые права. Сейчас они приколоты у нее в комнате к «памятной доске». Так что кто-нибудь легко мог бы позаимствовать их на день и сосканировать в школьной лаборатории. На следующей Тайсон и я скрестили скейтборды словно мечи. Этот снимок висит у нее с внутренней стороны шкафчика. На другом Тайсон, Келлан, Эмма и я, зарывшиеся по горло в детском бассейне с разноцветными мячиками в пиццерии «Как в старину». Эта фотография тоже висит у нее на доске, так что тот, кто затеял розыгрыш, вполне мог стащить у Эммы снимки, а потом вернуть их обратно.

Эмма тычет пальцем в последнее фото, где крупным планом ее задница в светло-бежевом бикини.

– А это еще что такое?

– Кажется, это ты на фоне озера Краун? – Мой голос звучит вполне невинно, но я-то знаю, откуда взялась эта фотография. Я сам ее сделал пару недель назад, когда мы всей компанией ездили на озеро по случаю официального открытия сезона. Я еще тогда подумал, как будет смешно, когда она проявит пленку и будет удивляться и гадать, кто это снял.

Подпись под фотографией гласит: «Старые добрые времена».

– Но я только месяц как купила это бикини, – говорит Эмма.

– Понимаешь, – начинаю мямлить я, – я случайно тебя сфоткал. Решил убрать камеру с песка и, видимо, случайно нажал на кнопку.

– Джош, – Эмма смотрит мне прямо в глаза, – эта штука, этот «Фейсбук» – не розыгрыш. Никто не способен проделать такое.

– Кто-то мог утащить у тебя фотографии. Я бы не стал говорить, что это абсолютно невозможно.

Эмма лезет в ящик стола и достает желтую одноразовую камеру.

– Я еще не проявила снимки с озера.

Все упирается в желтую одноразовую камеру, которую мы купили, чтобы снять свадьбу мамы. Если непроявленные фотографии еще там, Джошу придется признать, что «Фейсбук» – это не розыгрыш.

Мы молча смотрим на снимок озера, на бежевые трусики купальника, который я совсем недавно купила в торговом центре Лейк-Фореста. Потом одновременно переводим взгляд на лежащую на столе камеру.

– Как думаешь, может, нам стоит… – начинает Джош.

– Во сколько закрывается фотомат?

– В десять, – отвечает Джош. – В «Скейт Рэтс» он как раз есть.

Сейчас 20.35. Фотомат гарантирует проявку за час.

– Поедем на твоей машине? – спрашивает Джош.

– Нет, это достаточно рискованно. – Я знаком показываю вниз. Если мама услышит, что мы уезжаем, она точно скажет, что уже очень поздно, а завтра в школу.

– Ну что, тогда по колесам?

Я киваю и снимаю со спинки кресла свою оранжевую флиску с эмблемой гепарда. У меня не было сил переодеться, когда пришла домой, так что на мне по-прежнему беговая экипировка.

– Мне надо забрать скейт из гаража, – говорит Джош.

На экране все еще фотографии из альбома «школьные годы».

– Может, лучше это закрыть?

– Абсолютно, – отвечает Джош. И от его тона у меня по коже бегут мурашки. В его голосе столько спокойной уверенности: Джош явно начинает верить, что все это происходит на самом деле.

До фотомата мы добираемся в десять минут десятого. За прилавком стоит худой парень с жидкими волосами и усталыми глазами. Я заполняю форму, указывая свое имя и фальшивый номер телефона, и кладу пленку в конверт.

– А вы можете проявить это сегодня? – Я ерзаю возле прилавка на своих роликах.

Парень бросает на меня усталый взгляд.

– Может быть.

Я осторожно выезжаю из магазина.

– Мне кажется, он не понял, что это срочно.

– Он же сказал, что попытается, – отвечает Джош.

– Нет, он сказал «может быть», а это не одно и то же, – заявляю я. – «Может быть» означает, что на все воля судьбы. А на самом деле здесь все зависит от него.