привольный край. Идти сухим путем было далеко; вот я и ухватился за случай: граф Ш… вздумал устраивать ферму не то на Камчатке, не то на островах, Бог ведает, а созывал туда за хорошую плату работников и мастеров. Я нанялся кузнецом, с тем чтобы через два года меня беспременно доставили в Охотск. На этом пути и случилась со мной беда. Остальное вам известно.

— Спасибо, Василий, за рассказ; он очень заинтересовал меня.

— А ведь я не спроста рассказал свою историю.

— Так объяснись, пожалуйста, не понимаю…

— Дело вот в чем: мы теперь находимся в обширном Приамурском крае; я это достоверно знаю. Стоит только перевалить через горы — мы очутимся в привольной стороне, изобилующей всем, чего только человек пожелать может. Здесь же какая жизнь — Сибирь!

— Как?! — вскричал Лисицын. — Удалиться от моря, потерять надежду когда- нибудь возвратиться на родину?

— А на что вам это море? Разве у этих берегов кто плавает? Вот, в целый-то год видали вы здесь хоть лодочку? Чтоб попасть нам на родину, нужно не море, а Амур; по нему мы скоро доплывем до наших поселений.

— До Амура страшная даль; нужно перейти горы, дремучие леса, болота и реки… — Что ж за диво — горы перейти. С нашими теперешними средствами мы по одной из больших рек, стекающих из гор, доплывем до Амура. Проще и легче пути не найдешь.

— Но кто же будет нашим проводником в этой стороне?

— Во-первых, Бог, потом компас и, наконец, я. Пространствовав с офицером в этом крае четыре года, я смекнул кое-что. Подумайте, Сергей Петрович; право, речь моя того стоит.

Лисицын всю ночь думал о предложении Василия и пришел к заключению, что лучше последовать его совету, чем оставаться здесь в ожидании случайного корабля. Следуя к Амуру и потом по этой реке, они все-таки с каждым днем будут приближаться к родине, как бы ни был труден и продолжителен путь. Наконец, и сам рассказ Василия о чудесном крае пленил его молодое воображение.

— Что ж, Сергей Петрович, как вы рассудили? — спросил утром Василий.

— Я соглашаюсь на твое предложение, любезный друг!

— Слава Богу! — вскричал обрадованный Василий, снял шапку и перекрестился. — Поверьте, Сергей Петрович, худа нам не будет. Видно, так угодно Богу: мне без вас на свете не жить, а вам без меня долго не увидать родины.

— Я думаю, ты прав…

— Спасибо вам, что послушались, а то бы у меня совести не хватило оставить вас, и изныл бы я с тоски.

Решившись на поход, все дружно принялись укладывать вещи на арбы. Укрыв возы веретьями и, увязав веревками, приготовили все к продолжительному переезду. Первого мая, помолясь усердно Богу, чтобы благословил и сохранил их в пути, путешественники заложили в каждую арбу по паре волов; коров привязали сзади к арбам, а овец поручили гнать Петруше вслед за караваном под охранением овчарок.

Перед отправлением в неведомый путь Лисицын подвесил под потолком своей хижины мешок с рожью, собрал у печки всю глиняную посуду и еще оставил топор, большой нож, пилу, лук со стрелами, огниво с кремнем и жестяной ящик с трутом и серными спичками. Это он сделал на случай, если б забрел сюда подобный ему несчастливец. Потом заткнул отверстия хижины и дал сигнал трогаться в путь. Веселый скрип колес, мычание коров, блеяние овец и радостный лай собак огласили окрестность, сливаясь с громкой песней Василия.

Лисицын не без чувства сожаления оставлял места, дорогие ему по воспоминаниям его несчастий, трудов и некоторого довольства после испытанных им тяжких лишений. Настоящее как ни было худо, но верно, а будущее… Кто знает, что оно сулит ему в неизвестной стране? Вот хижина начала скрываться из глаз и наконец на повороте совершенно исчезла. Лисицын вздохнул и перекрестился, поручив себя милосердию Божию.

Теперь я могу рассказать моим молодым читателям, что слова Василия, исполненные сердечной теплоты и живой веры, имели благотворное влияние на Лисицына. Он уверовал в промысел Божий и всем сердцем предался Творцу. Он теперь не встречал утра, не ложился в постель и не приступал ни к какому делу без искренней молитвы. Все его душевные силы были направлены к тому, чтобы исправить свои пороки, смягчить недостатки характера и делать добро во славу Божию, а не для удовлетворения своего тщеславия. Весело и легко стало у него на душе; с терпением он умел теперь переносить неудачи, с удовольствием предавался труду, с благодарностью Творцу встречал всякую радость, с бесстрашием шел навстречу опасностям, ободряемый твердой верой, что у него есть крепкий защитник — Господь.

…Караван двигался по компасу прямо на юг. Следуя по этому направлению, путешественники должны были выйти к Амуру, текущему с запада на восток. До захода солнца Лисицын благополучно прибыл к горным отрогам. Путь по долине совершили без затруднений, но теперь предстояло бороться с препятствиями. Расположившись у подошвы горы, путешественники разложили костры, чтобы отогнать зверей, и уселись на траве ужинать, рассуждая, как продолжать им начатый путь.

— Будьте благонадежны, — говорил Василий, — здешние горы не такие, чтобы невозможно было через них переехать; где будет трудно, маленечко в сторону возьмем и опять наладимся по компасу на надлежащий трахт.

— Ну а если встретятся непреодолимые преграды, что мы будем делать?

— Эво что сказали! Да этого статься не может, а если б и взаправду случилось, так что ж из того? Вы ведь не на ветер обучались разным заморским хитростям, а я смело скажу, что знаю свое ремесло. Ваша голова, сударь, и мои руки везде проложат нам дорогу.

Лисицын порадовался уверенности своего товарища, но эта радость была нарушена испугом стада; собаки залились страшным лаем и бросились в кусты, где притаился голодный волк, подкрадывавшийся к овцам. Барбос и Серка разом вцепились в оторопевшего зверя, и Василий скоро завладел его шкурой.

Рано утром с компасом и топором в руках кузнец отправился в горы отыскивать удобный въезд, пообещав давать о себе знать товарищам выстрелами; а Лисицын, оставшийся с Петрушей при обозе, обещался поддерживать большой дым, по которому Василий мог бы отыскать местопребывание каравана. Через несколько часов Василий явился, весело объявив, что нашел удобный путь.

— Как ты не заплутался? —