И тут под ноги Ульвэ упал его собственный двуручный меч. На крыльце избы стоял Генрих, это он бросил меч. Сам Генрих был в шлеме с опущенным забралом, левая рука сжимала щит, правая лежала на рукояти меча. Но меч Генрих не обнажал. Всем своим видом рыцарь на крыльце показывал, что готов к бою, но не желает его.

Ульвэ сделал движение в попытке поднять свой меч, но в землю перед ним тут же воткнулась пущенная дружинником русичей стрела.

– Одумайся, рыцарь! Иначе следующая стрела воткнется уже не в землю! – проговорил русич с луком, накладывая на тетиву новую стрелу.

И тут громко затрубил рог. Это часовые, дежурившие возле второй избы, подняли тревогу. Не прошло и минуты, как двор наполнился вооруженными русичами, которые окружили рыцарей, выставив вперед острые копья и прикрываясь щитами.

– Что здесь за шум?! – громко, но спокойно спросил зашедший последним во двор Евпатий.

– Да вот, гости твои, Евпатий, шалить изволят! – ответил Евпатию один из караульных.

Евпатий внимательно осмотрел представшую перед ним картину, затем хладнокровно прошел через кольцо ощетинившихся оружием русичей и, подняв с земли большой двуручный меч, протянул его Ульвэ.

– Это, часом, не ты обронил?

Ульвэ взял из рук Евпатия свой меч, но ничего не ответил. Внутри Ульвэ клокотали бешеные ярость и ненависть. Этот самодовольный русский витязь ведет себя как хозяин ситуации, посмотрел бы на него Ульвэ, не будь рядом пары десятков вооруженных дружинников.

– А ну-ка, ребятки, спасибо за службу, но пора всем по местам. А мы с рыцарями в избе потолкуем, чего зря под открытым небом торчать? – с этими словами Евпатий направился в избу, где располагались рыцари.

Увидев, что Евпатий в одиночку идет к рыцарям, некоторые дружинники попытались было этому воспротивиться, но после многозначительного взгляда витязя удалились восвояси.

Войдя внутрь, Евпатий сделал знак лекарю, и тот моментально покинул избу. Затем витязь сел за стол, а напротив него сели вошедшие с улицы Генрих и Ульвэ.

– У нас здесь установлен свой порядок, нарушать который себе дороже, – сурово начал Евпатий. – Кормят вас исправно, знахарь товарищей ваших врачует, чего вам не сидится спокойно? Зачем на часовых, словно белены объевшись, бросаетесь?

– Не суди строго моих товарищей, русич! – неожиданно для всех заговорил прикованный к койке из-за своего поврежденного позвоночника Михас. – Простит их пресвятая богородица, прости и ты. Они обо мне с Трувором позаботиться хотели.

Набожный Михас говорил в своей обычной манере проповедника. Евпатий, не привыкший к таким речам, да и не ожидавший, что оправдываться за товарища вдруг будет его раненый собрат, даже приподнял от удивления брови.

– Это как же, интересно, можно позаботиться о своем боевом товарище, затеяв смуту среди давших вам кров, пищу и заботу? – спросил Евпатий.

– Ты нас своей заботой не упрекай!.. – подался вперед Ульвэ, но Генрих тут же рывком за руку осадил его на место.

– Прости моего несдержанного товарища, русский воин. Ваш лекарь сказал, что больше не сможет лечить наших братьев из-за отсутствия лекарства. Мы готовы помочь лекарю и сходить за нужными травами, если у вас не хватает своих людей, – высказался обычно немногословный Генрих.

Евпатий задумался, почесывая подбородок.

– Да, воинов сейчас и правда в обрез… Ну хорошо, завтра с утра ты, – Евпатий указал на Ульвэ, – будь готов пойти с нами за нужными травами. И учти, дело серьезное, можно и жизни лишиться. Но зато будет тебе куда свою застоявшуюся силушку расплескать. А вот ты, – теперь Евпатий обращался к Генриху, – останешься за своими товарищами присматривать, пока знахаря не будет.

Рыцари не успели ни согласиться, ни отказаться, как Евпатий, дав понять, что разговор окончен, вышел из-за стола и направился к выходу.

За оградой Евпатия уже с нетерпением ждал Прошка.

– Ну как? – сгорая от любопытства, поинтересовался у вышедшего из калитки Евпатия следопыт.

Евпатий, сбросив с лица маску суровости и важности, широко улыбнулся.

– Ну, Прохор, ты голова! Все, как расписывал, так и приключилось. Этот, с двуручным мечом, который Ульвэ, и впрямь бешеный! А знахарь-то как отлично поплакался! Вот только я чуть не сплоховал. Слишком уж быстро на их предложение помощи согласился, но вроде ничего, заглотнули.

– Так значит, завтра перед рассветом пойдем? – чуть ли не подпрыгивая от радости, спросил Прошка.

– Прохор, ты не обижайся, но завтра пойдем без тебя.

Так надо.

Радость следопыта моментально испарилась. Ведь это именно он, Прохор, придумал разыграть всю эту комедию с нехваткой лекарства. Именно он благодаря своей проницательности дал абсолютную гарантию, что рыцари сами вызовутся на опасное дело ради своих боевых товарищей. А именно это и требовалось! Все должно было выглядеть так, что опасное мероприятие – инициатива именно рыцарей! И вот теперь, когда все так удачно прошло, его оставляют в лагере. Спорить с Евпатием было бесполезно, раз Евпатий уже решил, то так и будет. Да и гордость не позволяла Прошке напрашиваться, когда ему дали понять, что он будет лишним.

– Да ты чего это совсем скис, Прохор? Я же говорю, так для дела лучше будет! – взяв следопыта за плечо, проговорил Евпатий.

– Ну лучше, так лучше, – не очень убедительно, пожав плечами, ответил Прохор. – Только вот раньше ни одно такое дело без меня не обходилось… Ладно, пойду я.

Прохор развернулся и пошел восвояси, даже не попрощавшись.

«Эх, молод еще», – подумал Евпатий. – Ну, ничего, и я таким был. Со временем образумится. А мне, пожалуй, выспаться надо, завтра вставать до зари», – с этими мыслями Евпатий отправился в свой дом.

На следующее утро, едва забрезжил рассвет, из лагеря русичей вышли трое совершенно разных воинов.

Облаченный в хауберк – кольчужную рубаху с капюшоном, рукавицами и такими же кольчужными чулками Ульвэ шел следом за Евпатием. Ульвэ, почти поверивший в смертельную опасность их мероприятия, с удивлением обнаружил, что русский витязь ограничился при выборе доспехов лишь защитой туловища, на котором спереди и сзади от шеи до пояса были ряды железных пластин, скрепленных кольчужным плетением. У пояса к доспехам русича был прикреплен кольчужный подол до колен, а ноги и руки Евпатия защищены не были вовсе. Если рассказ о страшных болотных крысах был правдой, то почему русский воин пренебрег защитой конечностей?

Но еще большим удивлением для Ульвэ был шагающий последним воин в пятнистой одежде. Это был один из числа их новых соседей. Как и накануне, когда Ульвэ впервые увидел странный отряд, доспехов на воине не было вовсе, если только не считать доспехами похожий на пустую половину ореховой скорлупы шлем на кожаном ремешке да странный, прикрывающий грудь и спину панцирь.

Поначалу Ульвэ воспринял странного воина с симпатией. Ведь эти люди, так же как и рыцари, держались под охраной, в соседней избе, словно тоже были пленниками. Да и добродушная улыбка воина в пятнистом, который представился Глебом, полностью к себе располагала. Однако, когда Ульвэ заметил, с каким преданным трепетом и неподдельным интересом Глеб ловит каждое слово и даже взгляд Евпатия, отношение к этому воину переменилось на настороженное.