– Ну домработницу Карпюков мы, конечно,допросим… – протянул Супроткин, однако явственно угадывался конец фразы:«но это мало что изменит».

– Если честно, – осторожно начала я, –версия, которой придерживается следствие, кажется мне неубедительной.

Я ожидала, что капитан рассердится, а он расхохотался.

– Твое дело маленькое! Ты всего лишь свидетель и неуполномочена делать выводы о ходе следствия. На, подпиши свои показания – иможешь идти на все четыре стороны.

Тяжело вздохнув, я принялась читать строчки. Внезапно меняосенило.

– Ой! – вскрикнула я.

Руслан вздрогнул:

– Что там, орфографическая ошибка? Неужели такаястрашная?

– Я знаю, кто это сделал! Знаю, кто засунул яд вконфеты!

Капитан оживился, словно кот, нацелившийся на сметану:

– Ты что-то вспомнила? Давай выкладывай!

– Это маньяк! – торжественно произнесла я.

Радость спала с его лица:

– Какой еще маньяк?

– Маньяк на кондитерской фабрике.

– Что за бред! С чего ты взяла?

Капитан смотрел на меня таким взглядом, словно прикидывал,сколько баллов по шкале IQ я сбросила за последние две недели. Судя по всему, унего возникли подозрения, что я опустилась за нижнюю границу нормы. Я решилаподойти к объяснению издалека.

– Скажи-ка мне, ты ходишь в московские рестораны?

– С чего это ты вдруг поменяла тему?

– Ну просто ответь: ходишь или нет?

– Если бы средства позволяли, ходил бы каждый день. Ачем плохо: не надо мучиться с покупкой продуктов, готовкой, посуду мыть тоже ненадо.

– А вот я – будь хоть миллиардершей – ни за что неходила бы в рестораны в Москве!

– С чем тебя и поздравляю, – ухмыльнулсяРуслан. – А при чем тут маньяк на кондитерской фабрике?

– Сейчас объясню. И знаешь, почему я не хочу питаться вресторанах?

Руслан ждал продолжения, я молчала, и он раздраженноподстегнул:

– Ну и почему?

– Потому что боюсь, что мне плюнут в тарелку!

Я победно смотрела на Супроткина, он непонимающе таращилсяна меня. Я продолжила:

– Да нет, я абсолютно уверена, что во всех московскихресторанах посетителям плюют в тарелки. Это даже не обсуждается, это факт. Вотпредставь себе: ты работаешь официантом. Зарплата – грошовая, чаевые – жалкиеподачки и работа – мальчик на побегушках. А тут приходят какие-то хари, жрут втри горла и оставляют за ужин столько денег, сколько ты зарабатываешь за месяц.Еще и относятся к тебе как к халдею. Единственное твое желание – вмазать имподносом в свиные рыла. А приходится заискивающе улыбаться и прогибать понижеспинку – иначе чаевые не светят. И что ты сделаешь на месте этого официанта?

Капитан пожал плечами:

– Не знаю, наверное, найду другую работу.

– Ну какую другую работу? Он же ничего не умеет делать,только с подносом бегать. Чтобы хоть как-то себя уважать, официант будетплевать во все блюда. Вот вам, хозяева жизни, получите! Это же элементарно!Поэтому я и не хожу по ресторанам.

Ну вообще-то у меня еще и денег нет, но это уже второйвопрос.

– Я все еще не вижу связи с конфетами, – буркнулРуслан.

– Все аналогично. Что такое работа на кондитерской фабрике?Это соковыжималка! Представь: ты еле живой стоишь у конвейера, тысячи конфетедут мимо тебя по транспортировочной линии, и надо успеть уложить их все вкоробки. И постепенно начинает казаться, что твои враги – это те, кто потом этиконфеты будут лопать. У них сладкая жизнь, свидания, любовь-морковь, а тыпашешь, как папа Карло. Ну и возникает желание отомстить.

Руслан внимательно на меня посмотрел и поставил диагноз:

– У тебя паранойя.

– Нет у меня никакой паранойи, просто я хорошо знаюроссийский менталитет. Мы не любим тех, кто живет лучше нас. Вместо того чтобысказать себе: «Я тоже когда-нибудь буду жить хорошо», русский человек говорит:«Пусть эта сволочь живет плохо!» – и делает какую-нибудь гадость.

– Например, впрыскивает в конфеты мышьяк, – сказалРуслан тоном, каким в психлечебницах санитары говорят с больными.

– Вот именно! Теперь ты понимаешь?

– Нет, – искренне сказал он. – Я понимаюодно: тебе нравится Вера, и ты придумаешь любую глупость, лишь бы отвести отнее подозрения.

Вообще-то он прав, Вера мне нравится. Но моя версия вовсе неглупость!

Капитан наклонился и доверительно зашептал:

– Я скажу тебе кое-что по секрету, исключительно радитого, чтобы успокоить твое больное воображение. Эксперты установили, чтозаводская целлофановая упаковка на коробке была вскрыта, аккуратненько так, пошву. Причем обратно ее заклеивали в домашних условиях, вероятно, утюгом.

– И это значит…

– Это значит, что конфеты были начинены ядом уже послетого, как коробка вышла с завода.

Наверное, Руслан ожидал, что я, посрамленная, зарыдаю и уйдувосвояси. Но я обрадовалась:

– Тогда получается, что это сделал продавец в магазине!Представь: целый день на ногах…

– Да-да, я в курсе, – перебил капитан, –целый день на ногах, зарплата мизерная, а эти толстосумы все время что-то утебя покупают. Ну как тут не отравить весь мир?

– Твой сарказм абсолютно неуместен. Вы подозреваетеневиновного человека, а преступник разгуливает на свободе! Маньяка надо найти иобезвредить! Необходимо срочно предпринять следующие меры. Во-первых,установить личность хозяйки сфинкса, которая подарила Вере конфеты, и узнать,где она купила коробку. Во-вторых, допросить продавцов торговой точки.В-третьих, не помешает установить за ними круглосуточное наблюдение.В-четвертых…

Супроткин не дал мне договорить:

– Достаточно. Ты меня немного развлекла, но на мне ещевисят три убийства и два разбойных нападения, так что, – он помахалрукой, – арриведерчи!

Когда я стояла в дверях, он меня окликнул:

– Я знаю, ты считаешь меня туповатым, но самое главноея понял.

– Что?

– Что тебя на пушечный выстрел нельзя подпускать кресторанам и кондитерским фабрикам.

И мужчина моей мечты гнусно захохотал.

На улице я глотнула полной грудью морозный воздух. Зимы вМоскве обычно отвратительные, но, по крайней мере, в центре столицы есть чемдышать. Летом же на Петровке можно устанавливать газовые камеры, – причемникакого дополнительного подведения газа не требуется, достаточно автомобильныхвыхлопов.