Брызнула во все стороны темная сукровица – то ли Ратибора, то ли болотного червя, – вырванный из живота отросток червя с зубастой окровавленной пастью улетел в трясину, да там и, булькнув, пропал, скрылся под ряской.

Рат же, зажимая руками живот, благоразумно отошел подальше от мертвого болотника, на другой конец островка. Там и присел на плоский камень, хоть немного перевести дух. Теперь нужно было срочно обработать рану, для чего понадобился огонь, а для него, в свою очередь – топливо; трут и огниво у парня с собой были, как и у всякого, кто собрался даже в недалекий путь – такие были времена.

Высохшая осина, прятавшаяся невдалеке, за разросшимися кустами черноплодной рябины – вот и дрова. Очень даже неплохо!

Справившись с болью, молодой человек закусил губу и, зажимая рану левой рукой, поднялся на ноги, сжимая в правой руке нож. Очень ему не нравилась рябина – не на месте она тут росла и неизвестно еще, чем (или кем) питалась. Может быть, ловила корнями лягушек да тритонов, а, может, и зазевавшихся птичек ветками, на приманку – вкусные пьянящие ягоды. Ах, какая из них получалась бражка! Вот именно из этих, из осенних…

Несмотря на неприятную рану, на этот раз путник был начеку, и вовремя пресек все поползновения рябинки. Ведь, едва только раненый подошел к кустам, как уже полезли, потянулись к нему со всех сторон гибкие жадные веточки, раскрыли плотоядные присоски-рты.

А вот вам!

Несколько разящих ударов, и ветки бессильно упали в траву, больше не тянулись. Вряд ли хищный куст сообразил, что добыча ему не по зубам – не был он до такой степени разумен, – однако инстинкты властно подсказывали ему: замри! Замри и не высовывайся, прикинься ветошью… в смысле – обычным, мирным кустиком с маняще-пьянящими ягодками. Эх-х!

Притащив сухостой, Рат поломал дерево об камень на несколько частей, парочку из которых расколол ножом на мелкие лучинки, сложил из них нечто вроде маленького шалашика, заложив в середину трут. Наклонившись, постучал кресалом о стальную пластинку огнива. Вскоре занялось пламя, поначалу робкое, желтовато-белесое, однако быстро вошедшее в полную силу, так, что юноша успевал только подбрасывать в разгоревшийся костер дрова.

А затем, сбросив стеганую, подбитую шкурой енота телогреечку, стащил через голову рубаху, разрезал на полоски подол, приготовил все и, присев к костру, накалил на углях кончик ножа…

– А-а-а-а!!!

…которым, не удержавшись от сдавленного крика, и прижег рану, туго замотав поверху отрезанными от рубашки лентами.

Рана саднила, но ничего, можно было идти дальше. Болотная пиявка – не дикий кабан, насквозь не пронзила, до позвоночника не достала даже. Да с такой пустяковой ранкой – хоть плясать! Но все равно иногда саднила, зараза.

Поискав глазами очередную вешку – приметный серый камень, – молодой человек неспешно перебрался через трясину и, пройдя сквозь камышовые заросли, вышел на узенькую, но хорошо утоптанную тропу, которой пользовались и рыбаки, и грибники-ягодники, точнее сказать – ягодницы, девчонки. Вот ведь дурехи, шастают! Хорошо, на болотника не нарвались… или на червя! Хотя справились бы – по одной девушки не ходили, собирались компаниями человек по десять, хаживали не особенно далеко, да и не водилось летом близ башен никаких опасных тварей… до последнего времени не водилось, ага!

Натоптана, натоптана оказалась тропка, и даже по той стежке, что отворачивала от основной тропинки налево, к тому плоскому холму, где обитало красное Поле Смерти, – явно ходили. И ходили в обуви, так что судя по следам – это были вовсе не дикари-нео, нет – свои шатались, из башен. Да, шастали любопытные малолетки, несмотря на запреты старших. Говорят, много чего забавного можно было отыскать у подножья холма… если, конечно, вовремя потом отбежать от красного Поля. Кто-то из молодых хвастался красивыми древними шахматами, правда, всего двумя фигурками – слоном и ладьей, кто-то показывал всем какие-то непонятные приборы с навеки погасшими экранчиками. Какие-то из экранчиков были разбиты, какие-то – целы, но все выглядело неживым, мертвым, годным разве что в качестве украшения, а честно говоря, ни на что не годным.

Березу-мутанта с черными усохшими листьями – еще не успели опасть – Ратибор заметил еще издали, саженей за двадцать, и, прибавив шагу, зацепился за какую-то корягу…

Зацепился и вдруг почувствовал, как кто-то тянет его в гущу малиновых колючих кустов, среди которых тренированный взгляд молодого воина тут же разглядел приземистое дерево – то ли ясень, то ли тополь, то ли вообще, осину – с необычайно толстым стволом. Дерево-мутант, питающееся кровью! Ветви и корни его ловили любое зазевавшееся живое существо, затаскивали в дупло, в ствол, а потом плотоядное дерево медленно, день за днем, вытягивало из попавшегося все жизненные соки, отрыгивая уже высохшую мумию.

Говорят, лесные дикари использовали такие деревья для мучительной казни пленных. Рат таким слухам не верил, вполне справедливо полагая, что нео скорее сожрут жертву сами, нежели поделятся ею с каким-то там деревом, уберечься от которого вообще-то легче легкого, надо просто быть внимательным и осторожным, да почаще поглядывать не только по сторонам, но и под ноги. А вот Ратибор нынче что-то замечтался, вернее, – задумался. Вот и попался – глупо, как ребенок.

Р-раз!!! Рубануть сразу же по только что подползшей ветке – чтоб не оплела руки… Два! – теперь во-от по тому побегу, что тянулся к еще свободной ноге… Три! А вот теперь – и по тому корню, что захватил! На-а тебе! Что, не нравится? То-то!

Освободившись от хватки плотоядного дерева, юноша, наконец, добрался до нужной березы – низкой, с исковерканным, словно бы завязанным хитрым узлом, стволом и толстыми ветками. Растение в этих краях довольно-таки редкое и очень ценное: из бересты и черной смолы такой березы делали пластыри для заживления ран, так что, сделав ножом надрез, Рат ловко обработал рану, да потом не позабыл приложить подорожник – чтоб не прилипла рубаха, иначе потом никаким силами не оторвать, разве что отмочить в березовом соке.

С этой же березы молодой человек старательно срезал толстые кусочки коры, намереваясь потом проделать в них дырочки. Выйдет не просто хорошая обложка для стихов, но и оберег, амулет – кора березы-мутанта обладала многими целебными свойствами, тем и ценилась. Ратибор не зря именно ее и решил использовать для обложки, подарить любимой. Вот уж для Ясны-то ничего не было жаль. Эх-х… удалось бы воеводе Твердиславу уговорить волхвов… А иначе что же? Ясне нынче шестнадцать. Еще год – и выдадут замуж за кого-нибудь из семеновских, а откажется, так отправят – «в помощь волхвам». Как говорила матушка – «хрен редьки не слаще». Ну уж нет! Что-то надобно придумать, что-то…

Что-то колыхнулось вдруг за деревьями, совсем рядом, шагах в двадцати. Юноша выхватил из-за пояса нож… и хмыкнул, увидев медленно приближающееся к нему колыхающееся нечто. Нечто красноватое, похожее на ягодный кисель, размерами с пруд или даже с небольшое озерко. Красное Поле Смерти – странное аморфное образование, появившееся в результате Последней Войны. Попасть в такое Поле – верная смерть, оно переварило бы несчастного без остатка, правда, передвигалось оно не очень-то быстро, да и в болото вряд ли бы сунулось. Ратибор убрал кинжал и, перескакивая с кочки на кочку, побежал к гати. Поле Смерти дошло до края трясины, какое-то время поколыхалось там, вроде бы как раздумывая, и, с хлюпаньем втянув в себя неосторожно высунувшуюся пиявку, не торопясь, направилось к пологому холму, тому самому, где ночью что-то светилось. Может, и правда – Поле? Мало кто из людей башен знал о Полях Смерти хоть что-то конкретное, даже волхвы – и те…