– Да я никогда этого не отрицал, – обижается Джим. – Я и сам об этом знаю.

– А с чего такая ностальгия? – не отступает Артур. – Может, тебе просто хотелось бы быть одним из этих привилегированных землевладельцев, в те самые добрые старые времена? Ты рассуждал, как русские белогвардейцы в Париже.

– Да нет же, – неуверенно возражает Джим.

Они оклеили плакатами стены зала для отдыха и теперь приближаются к «Мэй Компани», расположенной на самой южной оконечности молла.

– В наших местах предпринимались очень серьезные попытки создания сельскохозяйственных коммун, по большей части – как раз на основе апельсиновых рощ. Если мы не будем помнить об этих попытках, получится, что все усилия многих людей пошли впустую.

– Их усилия и так пошли впустую. – Артур нашлепывает очередной плакат. – Надо отсюда сматываться, теперь уже полицейские точно успели ознакомиться с нашей работой. А усилия этих ребят пошли впустую потому, – жесткий палец наставительно ткнул Джима в руку, – что у них не оказалось последователей. И мы с тобой тоже вертимся тут практически впустую, это ведь все равно что проповедовать перед глухими, корчить рожи слепым. Необходимо нечто более активное, какое-нибудь настоящее сопротивление. Ты это понимаешь?

– Пожалуй, да. Понимаю. – Правду говоря, Джиму не совсем ясно, о чем это Артур. Но он уверен, что Артур прав, что бы тот не имел в виду. Джим вообще очень покладистый парень, друзья всегда могут убедить его в чем угодно. А доводы Артура обладают еще и той дополнительной силой, что выражают в явном виде смутные желания самого Джима. Джим знает лучше любого другого, что в жизни его не хватает чего-то очень важного, какой-то цели. И ему очень хотелось бы схватиться со все и вся обволакивающей масскультурой, ведь он-то знает, что жизнь не всегда была такой.

– Ты хочешь сказать, что действительно делаешь что-то более активное?

– Вот именно. – Артур смотрит на Джима таинственно и многозначительно. – Я и люди, с которыми я работаю.

– Так какого же черта! – восклицает Джим, раздраженный всей этой таинственностью, недоговорками и высокомерием. – Вот я, я хочу сопротивляться, но что я могу сделать? То есть вполне возможно, я захочу тебе помочь, но откуда мне знать это точно, если ты только и делаешь, что чешешь языком? Чем ты занимаешься?

Артур смотрит ему прямо в глаза долгим и жестким взглядом.

– Мы занимаемся саботажем. Боремся с производителями оружия.

8

По холмам разбросаны кости китов. Многие миллионы лет здесь была океаническая отмель. В рощах водорослей жили морские твари, а когда эти водоросли и эти твари умирали, их тела опускались на дно, становились сперва слизью, а затем камнем. Мы по ним ходим.

Вверху солнце вставало из-за горизонта, пробегало свой путь, уходило за горизонт, и так сотни миллионов раз. Внизу тектонические плиты плавали в мантии, перемещались, сталкивались – куски головоломки, вечно ищущие свое настоящее место, никогда его не находящие.

Когда две такие плиты трутся краями друг о друга, земля корежится, складывается, вспучивается. Так случилось и здесь, пять миллионов лет тому назад. К небу возносились горы, извергавшие пепел и лаву. Дождь смывал грязь, засыпал этой грязью морское мелководье. В конце концов получилось то, что видим мы сейчас: гряда песчанистых гор, широкая прибрежная равнина, обширный эстуарий, бескрайний песчаный берег.

Сотню тысяч лет назад, когда на континенте не было еще людей, эта земля стала обиталищем фантастических существ. Царственный мамонт, чьи плечи поднимались над землей на пятнадцать футов, почти такого же роста американский мастодонт, гигантский верблюд и гигантский бизон, далекие предки лошади, восемнадцатифутовой высоты ленивцы, тапиры, медведи, львы, саблезубые тигры, огромные, ужасающие волки, стервятники с размахом крыльев в двенадцать футов. Их кости тоже можно найти в горах и на спускающихся к эстуарию обрывах.

Но время проходило, и эти виды вымирали. Дождь шел все реже и реже. Равнину пересекала река, знакомая нам Санта-Ана; более древняя, чем даже горы, она прорезала эти горы, когда они поднимались, пытались преградить ее течение. Река выходит из гор на эстуарий знакомого нам Ньюпорт-Бич.

В ближней окрестности этой соленой топи выживали только устойчивые к соли растения – стрельчатник, морская лаванда, трава-солянка. Выше по течению, куда не доходит прилив, и вода в реке пресная, по берегам росли ватное дерево, ива, платан, бузина, тойон, олений кустарник, а в горах – белая ольха и клен. На равнинах росли самые разные, по большей части многолетние травы, а также полевые цветы, полынь и горчица, в горах – карликовые вечнозеленые дубы и мансанита. Заболоченные низины давали приют осоке, камышу, тростнику, ряске и болиголову, заливные луга, подсыхая, устилались пестрым ковром цветов. Подножие и нижние склоны гор были покрыты дубовыми лесами; между дубов, под их защитой, густая трава мешалась с кофейными бобами, волчьей ягодой, кустарниковым люпином и грецким орехом. Выше преобладали кипарис и калифорнийская сосна. Все эти деревья и травы росли свободно, ограниченные только погодой, соседями и собственными своими генами. Развиваясь и изменяясь, они заполняли каждую эконишу, они росли, и умирали, и снова росли.

У берега, среди мириадов рыб, жили братья наши двоюродные – киты, дельфины, тюлени, котики, морские львы. Вокруг болот, в тростниках жили братья наши и сестры – койоты, ласки, еноты, барсуки, крысы. На равнинах жили другие наши сестры и братья – олени и лани, лисицы и дикие кошки, и кролики, и мыши. На холмах жили отцы наши и матери – медведи гризли и черные медведи, пумы, волки, горные бараны. Здесь обитало когда-то полторы сотни различных видов млекопитающих, а кроме них еще и змеи, и ящерицы, и насекомые, и пауки – места хватало всем.

Вся эта теплая и сухая полоса прибрежной земли была когда-то – и не так ведь давно! – переполнена жизнью. Она буквально кишела этой жизнью, имела полную, насыщенную экологию. Везде животные – и на травянистых низинах, и в прибрежных лиманах, и на поросших полынью возвышенностях – везде животные. Везде животные! Везде животные. Везде…

А еще птицы! Птицы в небе, всевозможные, какие душе угодно. Чайки, пеликаны, журавли, цапли серые и цапли белые, утки, гуси, скворцы, фазаны, куропатки, перепелки, зяблики, тетерева, рябчики, скворцы, травяные кукушки, сойки, ласточки, голуби, жаворонки, соколы, ястребы, коршуны, орлы. И кондоры – самые большие в мире птицы. Несметное, бесчисленное множество птиц, настолько бесчисленное, что даже в двадцатых годах двадцатого века житель округа Ориндж мог еще сказать: «Их тут тысячи, я даже нахожусь в некоторой нерешительности, сколько их тут, могу сказать только, что мы считаем их не поштучно, а акрами. Осенью вся земля белела от диких гусей».

Могу сказать только, что мы считали их не поштучно, а акрами.

Земля белела от диких гусей.

9

Эйб Бернард гонит свой аварийно-спасательный фургон по самому быстрому ряду, разгоняет впереди идущие машины мигалками, сиреной и мощным мегафоном.