— Ну-ну-ну, вот так, потихоньку… только что такое мне сказала…

— Она может говорить? — услышала я издалека свой голос.

— И не только… Слушай-ка, а ты что это? Ты ж вроде не пила?

— Мне нехорошо, сейчас пройдет… У меня уже так было… Надо пойти проверить сосуды, у меня же было сотрясение мозга, помнишь?..

— Да что ты? А там есть что сотрясать?.. Ну-ка, ты сюда располагайся, красотка… А тебе что дать? Перекись водорода, или что ты там нюхала в машине?

— Нашатырь и еще… ватку… надо…

— Ты многого от меня хочешь… сейчас, подожди…

Он принес мне бутылочку нашатыря и клок ваты.

— Справишься сама? Слушайте, девчонки, вы мне удовольствие не портьте… Давайте-ка в себя обе приходите… Идея! Дай-ка!

Он отобрал у меня вату, смоченную в нашатыре, и сунул ее под нос Милке. Та резко отбросила голову вбок, ударившись об стенку, и заплакала.

— Да что же это!.. — Виноградов с досадой потряс ее за плечи, а та пьяная дурочка обняла его и затихла у него в руках. — Нет, так не пойдет.

— Саша, оставь ее в покое! Что ты от нее хочешь?

— То же, что от тебя! — Виноградов бросил Милку на кровать и подошел ко мне. — Тебе лучше?

— Ну да…

— Хорошо… — Он приблизился ко мне вплотную.

Когда Виноградов подходил ко мне близко, соображения морали, гордости, чести, будущих жизненных катастроф, вызванных его близостью, и прошлых незаслуженных жесточайший обид, следовавших за нею, отступали. Всегда. За четырнадцать лет я ему отказала в его естественном желании раза четыре, не больше. Может быть, такая его власть надо мной вызвана тем, что он мой почти единственный мужчина. Почти — потому что те жалкие разы и даже полуразы с другими (некоторых я прогоняла), с кем я пыталась избавиться от Виноградова, и только убедилась, что это невозможно, — не в счет.

— Ты видела себя в зеркало?

— Нет.

— Посмотри.

Он взял меня за руку и повел к огромному зеркалу в прихожей.

Я и забыла, что он напялил на меня какое-то платье.

— Это мне — подарок, да?

— Ну… вроде того… Спальный такой подарок.

— А это разве для сна?

— Нет, конечно, — он засмеялся, — это для… Ну-ка, встань вот так, ага, а теперь наклонись… видишь, как красиво, когда у такой скромной женщины в платьице почти до колен вдруг обнаруживается отсутствие трусов… Ага… А зачем ты туфли сбросила? Они тебе жмут?

— Нет, они спадают.

— Ерунда.

— Туфли тоже спальные?

Виноградов поцеловал мне ладонь, быстро принес туфли и надел мне на ноги.

— Вот. Теперь иди ко мне… Постой-ка…

Из спальни раздался голос Милки:

— Ой, где это я? Здесь есть кто-нибудь? А? Лю-ю-юди-и-и!..

— Есть, есть, лапушка, ты так не кричи, есть и люди, есть и другие женщины, не переживай!

Виноградов пошел к ней, из комнаты через мгновение послышалась возня.

— Вот так, какая девочка хорошая… Конечно, тоже пожила на свете уже годочков тридцать пять, да? А то и побольше… М-м-м… жалко… что… так… много… подожди-ка, ножку свою на плечо мне положи… и вторую… вот умница… м-м-м… какая умница… какая сладкая девочка… м-м-м… а вот теперь головку свою сюда положи… не-е-ет… не отворачивайся… ну, конечно, ротик открой… коне-ечно… ты же это любишь, правда, м-м-м… какая молодец… какая девочка… умелая… м-м-м…

Он глубоко задышал, я слышала это в тишине ночи. Из гостиной теперь раздавалось мерное хлюпанье, а я с задранным платье сидела замерев на диване и не двигалась.

Да, мне тридцать восемь лет. Да, я видела с Виноградовым много плохого и странного, и такого, что не вписывается в моральный кодекс бывшего строителя коммунизма. Кроме этого, в юности я ездила в стройотряд на третьем курсе, после чего троих наших мальчиков чуть не отчислили за непристойное поведение. Я в их поведении не участвовала, но видела — это все происходило в нашей комнате, где спали двадцать семь девочек. За свою жизнь я несколько раз вместе с Виноградовым смотрела очень плохие, мерзкие фильмы, которые можно было бы объединить на полках видеопроката (если бы они там стояли) под общим названием: «Свальный грех». Вот так бы люди и выбирали:

— Так. Мелодрама… Боевики… Комедии… Свальный грех, а по-нашему — групповой секс… — в главных ролях немолодые женщины с надутыми парафином грудями, похожими на перезревшие дыни «колхозница», и мулаты, давно потерявшие потенцию.

Да и «туфли спальные» на протяжении нашей жизни несколько раз уже фигурировали. Так ему было интереснее, романтичнее. Сам процесс от этого никак не менялся. И меня это как-то перестало волновать.

Но сейчас я, как будто мне сказали «замри!», сидела на диване и не знала, что мне делать. Потом я опустила платье и тихонько встала, вышла в коридор и оглянулась в поисках одежды, в которой я приехала. Из комнаты теперь слышались громкие стоны Милки. Вдруг они резко прекратились.

Виноградов вышел в коридор.

— Ты куда?

— Саша… — Я попыталась освободиться от его руки, но он держал меня мертвой хваткой. — Саша, ты что, так решил меня наказать, да? Что, Милка и есть твоя женщина? Я ничего не понимаю… Ты что, заставишь меня это смотреть?

— Глупенькая… — Он крепко обнял меня и попытался зацепить зубами мои губы. Я освобождалась, а он подхватил меня на руки и понес — в ту комнату, где была Милка.

— Саша, ты что?

Он положил меня на кровать, где уже валялась Милка, и сам устроился сверху, попытавшись овладеть мной тут же, без лишних движений и объяснений. Милка захихикала.

— Это кто? — Она, кажется, стала гладить мою ногу, торчащую из-под Виноградова, и как-то ненароком зажала мою руку, которой я пыталась отпихивать Виноградова.

Странно, я всегда была уверена, что один мужчина изнасиловать взрослую здоровую бодрствующую женщину без ее согласия не может. Я попыталась укусить милого, дорогого, нежно любимого Виноградова, почти что Пер Гюнта моей жизни, за губу, но он в ответ очень сильно ударил меня по лицу.

— Ленка, это плохие игры, сильно не кусайся… Милка, а ты займись-ка моим задом.

Эта дурочка опять захихикала и полезла к его раздвинутым бедрам. Я расслабилась, и он перестал держать меня мертвой хваткой. Тогда я изловчилась и как-то вынырнула из-под него.

— Ты хочешь поменяться с ней местами, да, малышка?

Он, конечно, понял, что я хочу уйти, но испортить Саше удовольствие редко кому удается. Он может и переделать сценарий.

Саша попытался опять навалиться на меня всем телом, теперь уже сзади, но я-то знала эту его слабость. Виноградов обижается, когда ему всерьез отказывают. Навалиться-то навалился. И что?