она этого во мне сама. Потому что ни мое послушание, ни моя готовность уступать ей во всем и вся не помешали ей уехать к своему любовнику и оставить меня в доме, где мне никто не рад!

Остываю я лишь на выходе из ворот. Конечно, так думать неправильно. Папа и Никита мне рады. Нельзя обвинять их в том, что я не нравлюсь Галине и Мирону. Даже они сами в этом не виноваты — просто мы разные. И этого никак не исправить.

Я обхватываю плечи руками, вспоминая дорогу в особняк отца. Ветерок холодит мокрую одежду, вызывает зябкие мурашки на коже. Надеюсь, я не простужусь, пока доберусь до своей комнаты, где есть ванна и горячая вода. Как же нестерпимо хочется смыть с себя хлорку из бассейна и весь этот день.

Я узнаю машину Мирона, и в груди вновь вспыхивает злость. Хочется пнуть по колесу, хоть как-то выплеснуть эту отравляющую сердце ярость. Но я не позволяю себе пасть еще ниже. И тут габаритные огни машины мигают, а следом я слышу голос ее хозяина:

— Садись в машину, Люба.

Резко оборачиваюсь. Он что, шел за мной все это время? А я была так увлечена своими мыслями, что не слышала его шагов? Впрочем, очень удачно, что он открыл машину — моя сумка с телефоном осталась как раз в ней.

— Я только заберу свои вещи, — тихо предупреждаю я, открывая дверь. Подхватываю сумку и уже хочу захлопнуть дверцу, но Мирон не позволяет, встав рядом со мной:

— Не дури, фенек. У тебя уже зубы стучат, а что будет после получасовой прогулки в мокрой одежде на свежем ночном воздухе?

— Если ты переживаешь о том, что я скажу папе, что в моей простуде виновен ты, то ошибаешься.

— И пусть я на самом деле буду виноват? Ты странная, фенек.

— Почему фенек? Тебе кажется, что у меня огромные уши? Почему ты вообще позволил себе дать мне прозвище?

— Что, огонек звучит лучше? Называть тебя так? — сужает он глаза.

— У меня есть имя, — твердо говорю я.

— Любовь, — кивает он. — Садись в машину, Любовь, и мы поедем домой.

— Не обязательно бросать своих прелестных друзей из-за меня.

— А это решать уже мне. Садись. Пожалуйста.

— Ладно, — сдаюсь я под напором его невозможных глаз, которые горят... раскаянием, представьте себе. Может, мне показалось? Но и его «пожалуйста» прозвучало достаточно искренне.

Плюс я замочу его кресло — тоже своего рода отмщение. Ох, мой сводный брат вынуждает меня быть злорадной!

Едем мы обратно в напряженном молчании, я словно чувствую кожей плотный туман нашего недоверия по отношению друг к другу, и потому, как только машина останавливается на парковке недалеко от фонтана, сразу же выскакиваю из салона и быстро иду в дом.

Мирон нагоняет меня у двери в мою комнату, в очередной раз, но очень аккуратно и нежно, обхватывая мое запястье:

— Люб, я хотел...

Не обращаю внимания на подскочившее к горлу сердце и выдергиваю свою руку из его пальцев:

— Еще как-нибудь меня унизить? Хватит, Мирон. Давай просто договоримся не трогать друг друга. Ты не задеваешь меня, а я — тебя. И все будут довольны, верно?

Я не жду его ответа, открываю дверь и закрываю ее перед его носом. На замок. Правда, хватит. Это все слишком выматывает. Заставляет испытывать такие эмоции, которые я бы предпочла не ощущать.

Я еще долго и бездумно сижу на краешке кровати, а затем иду в душ. Он-то и приводит меня в себя окончательно. А укладываясь спать, я вижу, как индикатор на моем телефоне сигнализирует о входящем сообщении:

«Мирон придурок, огонек».

Я сажусь в кровати, чувствуя, некоторое волнение:

«Кто это?»

«Думаю, ты уже догадалась (подмигивающий смайлик)».

Глава 9. Любовь

В тот вечер я еще долго не могла уснуть. Сначала у меня не было особого желания общаться с Виталием, но в конце концов он меня разговорил. И... мне понравилось с ним болтать! Возможно, потому что он действительно хотел меня узнать, и как бы я ни старалась, не переводил тему разговора на себя. Шутил, паясничал и всегда возвращался к моей жизни. Лично я считала ее скучной, но его интерес словно и для меня делал ее занимательнее.

Что касается Мирона... Кажется, он прислушался к моим словам, и мы держали дистанцию друг от друга. Правда, это не помешало ему предложить заранее учить меня водить автомобиль, когда во вторник за ужином папа заговорил на тему моего будущего получения водительских прав. Я бы с удовольствием отказалась, но отец решил, что это отличная идея, а я...

Я вернулась к своему привычному «я» и ужасно стыдилась того, что произошло на той вечеринке. Стыдилась своей несдержанной ярости. И когда наутро Мирон явился, — чем немало удивил всех за столом, — на завтрак, когда Галина начала интересоваться, как мы развлеклись, я очень переживала, что он расскажет о том, что я сорвалась и накричала на него. Но Мирон молчал, словно давал мне шанс поделиться с родными своей версией событий. Или же хотел убедиться, что я не расскажу о том, что он настроил своих друзей против меня.

Кстати, ранее в тот же вторник, после урока английского языка, я набралась храбрости и позвонила Ксении с просьбой составить мне компанию в походе по магазинам. И теперь в шкафу в моей спальне висели новенькие, с дырками на коленях, джинсы, пара футболок на мой вкус, короткие джинсовые шорты, — которые уговорила меня купить моя новая подруга, — и белоснежное платье в пол на тонких бретельках, из невозможно воздушной ткани. Мы ужасно здорово провели тот день вместе. Разговаривали, шутили. Даже делились переживаниями. Словно знали друг друга много лет. Наверное, так и бывает, когда встречаешь своего человека.

Я, кстати, очень переживала, что трачу деньги отца, но он в тот день не подал и виду, что я, возможно, зашла в тратах слишком далеко. Как вариант, он просто не следил за покупками, сделанными с карты. А если бы я случайно превысила лимит, то ему пришло бы оповещение об этом. Впрочем, доводить до этого я не планирую — шопинг в ближайшее время не повторится. Единственное на что я еще могу потратить его деньги — так это такси, и то только при необходимости.

Сегодня у меня по плану