Снова больничный запах… дерёт ноздри. Снова в вене торчит игла.

Дежавю?

Нет. Больницы для меня стали дурацкой традицией.

Моргнув несколько раз, слегка приподнялась на кровати, осматривая помещение. Руки инстинктивно потянулись к животу, сквозь тонкий плед коснувшись чего-то холодного. Пальцы дрогнули. Отбросив в сторону одеяло, я увидела небольшой мешочек, наполненный чем-то холодным.

Соседка, что лежала у самой двери, продолжала мирно спать. Именно это помешало мне закричать во всё горло. Закрыв рот ладошками, я разревелась в немом крике. Как раз в этот момент в палату вошла медсестра — молодая, приятная девушка, с сочувствующим взглядом.

Выполнив медицинские манипуляции, она пригласила ко мне психолога, вместе с мамой. А что толку? Прошлое не вернёшь. Никто мне больше не поможет, даже психолог, даже время, как они заверяли, что якобы время лечит, а я ещё молода, здорова, красива.

Отвернувшись к стене, молча принялась слушать утешающие реплики психолога. Мама тоже присутствовала во время беседы. Она сидела рядом со мной, на кровати, и гладила меня по волосам. Моё тело вздрагивало, в ответ на её ласки, а глаза вновь и вновь наполнялись влагой.

Ей тоже было нелегко. Я это прекрасно чувствовала. Через прикосновения.

Почему мать грустила? Она ведь была против беременности?

Вероятно, и вправду изменилась.

Не думала, что так бывает. Не думала, что на мою хладнокровную мать всё-таки можно повлиять, растопив в её железном характере непробиваемую бронь.

— Солнышко моё… Мне так жаль… — Жалобным, прерывистым тоном. Гладит меня по голове, а я чувствую, как её руки буквально подбрасывает от дрожи, — Это я виновата! Я довела тебя до такого состояния. И я… невыносимо сильно сожалею! Стоило мне только осознать, что я не права — случилась беда. Я поняла, что нам нужен этот малыш. Поняла слишком поздно… Сейчас я бы многое отдала, чтобы обратить время вспять.

Я осторожно повернулась, чувствуя неприятную тяжесть внизу живота, присела на кровати, окинув мать измученным взглядом.

— Прости, родная! Прости! Прости! Простиии! — упала на колени, уткнувшись в мои холодные, бесчувственные руки и я ощутила холод её слёз, горечь её дыхания на обезвоженной от сильного стресса коже.

Мне не оставалось ничего другого, как погладить её по голове. Слова застряли в горле. Мне казалось, что я больше никогда не смогу говорить. Радоваться жизни. Тем более, улыбаться. Мне казалось, что я не смогу найти в себе силы жить дальше. Однако её искренняя мольба, заставила простить мать за всё плохое, что между нами было.

Когда я немного окрепла, в комнату заглянул главврач. До этого он неоднократно меня навещал. Но пока толком не рассказывал, по какой причине случился выкидыш. Наверно, решил дать время для восстановления сил.

Ощупав живот, проверив давление, а также оценив свежие анализы в истории болезни, Алексей Валентинович огласил:

— Что ж, все в норме, можете не волноваться. Вы быстро идёте на поправку. Гемоглобин не очень… Вам нужно себя беречь и больше кушать.

— Простите… — с надеждой в голосе, — Почему я… — Как же сложно говорить… — Почему это с-случилось?

Мужчина глубоко выдохнул, перевёл взгляд в окно. Наверно, ему было ничуть не легче, чем мне.

— Из-за сильного стресса. А также из-за переохлаждения. Это основные причины. К сожалению, срок был очень маленьким, поэтому мы не можем знать наверняка. Генетические аномалии… тоже могли стать причиной. Ваша мать рассказала, что вы очень сильно нервничали в последнее время. Увы… Мне очень жаль. Но у вас ещё не все потеряно.

С этими словами Алексей Валентинович покинул палату.

Лучше бы он ничего не говорил. Лучше бы я никогда не узнала о том, почему погиб мой ребёнок. Потому что теперь, я поняла.

Он погиб из-за меня.

* * *

Вечером того же дня в комнату заглянула санитарка. Пока она намывала полы, я снова давилась слезами в подушку. Однако, женщина попыталась меня успокоить:

— Деточка, не грусти. Значит так должно было случиться. Судьба, чтоб её. Ты ведь одна растить собиралась? Не переживай. Так было угодно небесам. Прости за грубость, но может и вправду дитё было с аномалиями, раз не прижилось.

Мне хотелось окунуть старуху головой в её же ведро с помоями, которым она усердно надраивала обшарпанные полы больницы.

Да что она может знать?

Её дело — мыть туалеты! Старая овца!

Однако, слова сплетницы настолько глубоко въелись в мозг, что я начала программировать себя на обратные мысли.

Спустя несколько дней, моё сознание начало быстро меняться. Как и я сама. Во мне кипела лишь ненависть и отчаяние, вместо привычной любви и романтики, как было тогда, месяц назад.

Порой, даже жить не хотелось. А умирать страшно…

Я должна была начать жизнь заново, не смотря на боль и одиночество. Найти своё предназначение, стать полезной людям. Может даже выучиться на врача.

А что толку от слёз?

Утерянное они не вернут. Прошлое не восстановят.

Только жгут ещё сильнее, с каждым вдохом причиняя всё более острые муки.

Я это поняла лишь тогда, когда сбежала из больницы.

Точнее, когда меня выписали.

Не знаю, что на меня нашло. Наверно, последствия пережитой травмы.

Хотелось забыться, напиться! Приглушить горе. Побыть наедине.

Поэтому, когда мы с мамой вышли из больницы, а она вдруг забыла забрать кое-какие документы для передачи их в поликлинику по месту жительства, я просто взяла и убежала.

Добежав до остановки, села в первый попавшийся автобус. Ехала долго, около сорока минут, пока не вышла на конечной остановки в поисках ближайшей наливайки.

Как оказалось, я забрела в неблагополучный район, окружённый старыми, облезлыми зданиями. Пиная мусор под ногами, разбросанный прямо на разбитом асфальте, я всё же отыскала местную выпивайку.

Там, в компании двух пожилых алкоголиков, я упивалась до помутнения сознания. И меня понесло. За час разболтала пьянчугам все наболевшие беды, что так жгли и терзали мою душу. Про Давида, про нашу встречу, его чертов арест и мою утраченную беременность. Один из барыг слушал предельно внимательно, подперев кулаком распухшую от водки рожу. А второй уже видел десятый сон, завалившись лбом на грязный, покрытый жиром стол.

В конце концов, я поняла, что пора бы уже вернуться домой.

Однако, больше всего, мне хотелось одного… навсегда избавиться от невозможной боли.

Покинув пивнушку, вышла на улицу. Даже не заметила, как оказалась на дороге. Пьяная и опустошённая… Долго стояла, заваливаясь с одного бока, на другой, как маятник, в ожидании встречной машины, которая бы превратила меня в ничто. Точнее, в воспоминание. Пока, не почувствовала, как кто-то осторожно коснулся моей руки.