– Вороны – чрезвычайно преданные птицы, – сказала она птенцу, цитируя свою собственную книгу, пытаясь скормить ему помятое насекомое, – ты об этом знаешь?

Птица не хотела ни двигаться, ни открывать клюв. Тилли слонялась возле спальни, царапаясь в дверь. Стиви удивлялась, насколько совершенна была реакция птицы, которая воспринимала шум как прямую угрозу для своей молодой жизни. Она упорно продолжала свои попытки до тех пор, пока, наверное, пытаясь крикнуть, птица не раскрыла клюв, и она кинула в него насекомое.

– Вот и все, – сказала она. – Ведь хорошо?

Видимо, это было так, поскольку птенец снова раскрыл клюв, и она бросила ему пару комаров и еще одну муху, запутавшуюся в паутине над дверью черного хода. Жизнь в деревне, подумала она… Вьющийся посконник, колибри, паутина, материнские заботы о вороненке – природа с ее тайной дверью, вдохновение для ее работы.

– Это в честь тебя, Эмма, – проговорила она, скармливая птенцу очередную мертвую муху.

Эмма посмеялась бы над этим. «Спасибо, Стиви, – сказала бы она. – Дохлая муха». У нее было странное, непонятное чувство юмора. Стиви вернулась назад, в старые времена… теплый бриз принес их ближе, сюда.

Ветер в лицо, поездка на «хиллмане» Стиви с открытым верхом во время их путешествия за Мэдди на железнодорожную станцию в Нью-Лондон, когда она возвращалась от тети из Провиденса. Две шестнадцатилетние девушки, под футболками сырые купальники, мокрые волосы развеваются на ветру – ничто не могло оторвать их от побережья, кроме необходимости встретить свою подругу.

Нижняя часть Нью-Лондона была его оборотной стороной. Разрушающаяся красота и ужасающая бедность старого города китобоев. Проезжая вдоль Бэнк-стрит, они увидели бездомную женщину, которая спала, свернувшись у таможенного портала.

– Нам придется ей помочь, – сказала Стиви, съезжая на обочину.

У женщины была потрескавшаяся кожа и пыльная одежда, спутанные, давно не мытые волосы. Все ее имущество лежало в магазинной тележке из «Ту Гайс».

– А что сделать-то? – спросила Эмма. – Забрать и отвезти назад на пляж?

– Да, а главное – накормить ее, – сказала Стиви.

Подруги смотрели друг на друга, Эмма понимала, что Стиви настроена серьезно. Их семьи были очень разными. Отец учил Стиви тому, что все люди связаны между собой и что искусство и поэзия держатся на этой связи. Родители Эммы учили ее тому, что в жизни нужно быть не хуже людей: наблюдать за своими соседями не для того, чтобы им помочь, а для того, чтобы знать, как от них защититься. Эмма мягко взяла Стиви за руку.

– Я люблю тебя, – сказала она, – но ты ненормальная.

– Нет, Эм, мы должны…

– Не знаешь ли, каким образом?.. И можно ли вообще что-то сделать? Милосердие ради милосердия. Моя мать учила меня… – Эмма умолкла, не окончив, в голову ей пришла грустная мысль, что у Стиви нет матери, которая бы ее учила. – Пригороды не подходят для таких, как она, даже если увезти ее отсюда. Ты можешь представить себе, какими проклятиями разразятся наши пляжные дамы? Нет, мы можем помочь ей только здесь, на ее собственной почве.

– Неужели мы сможем вернуться назад на побережье и забыть ее?

– Да, Стиви, и это не подлость. Мы можем купить ей какой-нибудь еды, и это будет для нее лучше. А потом мы поедем домой.

Стиви вспомнила свое болезненное чувство. Такие люди, как эта женщина, – как действительно относиться к ним? Но предложение Эммы помочь ей деньгами было, по крайней мере, реальным. Эмма вытряхнула свой кошелек. Стиви посмотрела в свой бумажник. У них было всего шесть с половиной долларов.

Когда они доехали до чистенького кирпичного вокзала, шестнадцатилетняя Эмма добыла денег у пары кадетов из Академии береговой охраны. Молодые люди стояли на подъездном пути, одетые в свои белые униформы, ожидая поезда. Брюки у них были такие чистые, так тщательно отглаженные, ботинки сверкали глянцем. Вверху на карнизе ворковали голуби. Раздался гудок поезда – и чайки с шумом слетели с крыш строений дока. На той стороне реки Теме только что построенные атомные субмарины прятались в открытых отсеках верфи «Электрик-Боут».

Волосы Эммы спутались после поездки в открытом автомобиле, загорелая кожа блестела. На ней были золотые ожерелье и браслет. Ее влажная футболка прилипла к телу, и Стиви заметила, что молодые люди обратили на нее внимание еще до того, как она к ним обратилась.

– Хэлло, – сказала она кадетам.

– Привет, – ответили оба сразу.

– Нам нужно пополнить кошелек, – сказала она. – Нам с подругой.

Двое юношей смотрели на двух девушек, явно только что с пляжа, и не пытались рассмеяться.

– Для очень хорошего дела, – пояснила Эмма. – Там голодная женщина, и мы хотим купить ей какой-нибудь еды. Моя подруга просто заплачет, если вы нам не поможете. Честное слово, с ней это случится.

Кадетам понадобилось ровно тридцать секунд, чтобы раскрыть свои бумажники. Стиви изумленно следила за ними. Она видела улыбку Эммы, невероятным образом сочетавшую кокетство и скромность, видела, как она чмокнула обоих в щеки, когда они протянули ей деньги, как она поблагодарила за заботу их и всю охрану побережья.

– Самая обычная вещь, я так всегда делаю, – сказала Эмма, возвращаясь назад к Стиви.

Ребята дали по десять долларов каждый.

После того как прибыла Мэделин, Стиви свернула назад на Бэнк-стрит. Они подошли к гранитному зданию таможни и поискали женщину. Ее тележка стояла тут, пристроенная в проходе, но самой ее не было. Они медленно прошли вдоль улицы, выискивая ее.

– Нужно найти ее, – сказала Стиви.

– С ней все в порядке, – сказала Эмма. – Наверное, она перегрелась от лежания на солнышке и отошла подальше в тень.

– Нам надо дать ей денег, – настаивала Стиви.

– Она ведь жила без нашей помощи все эти годы, – сказала Эмма.

Слова ее были резкими, но голос при этом мягкий.

Стиви знала, что Эмма пыталась пощадить ее чувства, даже когда Эмма пересела на заднее сиденье и рассказала Мэдди, как Стиви хотела спасти мир, привозя бездомных в Хаббард-Пойнт.

Они ждали пятнадцать или двадцать минут. Эмма выражала нетерпение; Стиви попросила ее включить приемник и поискать хорошую песню. Женщина не возвращалась. Стиви свернула две десятидолларовые бумажки и сунула их в изорванное одеяло, лежавшее наверху нагруженной тележки. Эмма подошла к тележке и вытащила одну обратно.

– Это нам поесть, – объяснила она. – Нельзя заботиться о других и забывать при этом о себе.

– Эмма…

– Я просила подаяния на еду для этой женщины, – сказала она. – Теперь я нищенка – моя мать вообще убила бы меня, если бы узнала. Так уж позвольте мне угостить вас с Мэдди мороженым.

– Ты в жизни никогда не голодала. Ты на пляж носишь золотое ожерелье.