– Меня связывали, – отвечает Анна, невинно хлопая ресницами, как будто речь идет о совершеннейшей мелочи. Как будто думает, что мне это известно.

– Кто?

И Анна мне все рассказывает. Делится секретами. Рассказывает о вещах, о которых я даже не подозревала. Рассказывает про сайт в Интернете, для которого работает фотомоделью.

– Мне платят хорошие деньги, – говорит она. – Из этих денег я оплачиваю обучение и хватает на ежедневные расходы.

Платят же ей хорошие деньги потому, что, по ее словам, сайт обслуживает запросы некой категории пользователей.

– Это кого же?

– Тех, кто знает, что им нужно. Тех, что хотят видеть особый тип девушек в особых ситуациях. Красивых, доступных, молодых девушек – связанных, закованных в цепи и усмиренных.

Я пытаюсь представить себе, что это за люди, чем они занимаются и почему им нравится рассматривать подобные картинки. Смотрю на запястья Анны и представляю себе, что еще она может получить, кроме жестоких синяков. Интересно, она сама себе их наносит, как те стукнутые пыльным мешком дуры, которых я знала в школе? Одинокие девушки из хороших семей, а в голове полно тараканов. Помнится, они жутко комплексовали из-за фигуры или чего-то еще, что наносили себе еще больший вред, уродовали себя еще больше, безвозвратно, снаружи и внутри. И еще мне хочется знать: что делают эти несчастные дурочки, когда они перерастают подростковые комплексы и переходят к комплексам взрослым?

Не могу представить себе ни единой причины делать с собой такое, даже за все деньги мира.

– Дело даже не в деньгах, – говорит Анна, как будто прочитав мои мысли.

И я почти ей верю.

Я снова смотрю на ее запястье и замечаю два желтых синяка на предплечье. На подруге блузка без рукавов, так что синяки невозможно скрыть, даже если бы она захотела. Впрочем, сомневаюсь, что ей это нужно.

– Эти следы оставили там же? – интересуюсь я.

– Эти? – переспрашивает она, любовно поглаживая синяки указательным пальцем. – Нет. – Анна улыбается, как будто вспоминает что-то приятное. – Это синяки секса. Слышала о таких?

Не слышала, но могу предположить, что это такое. Анна рассказывает мне, что у нее есть бойфренд. Вообще-то, признается она, у нее много парней, помимо Маркуса, и каждый дает ей нечто другое, свое, особое. Иными словами, все они по-разному ее удовлетворяют. Но вот этот самый парень обращается с ней грубо и жестко. Он нарочно оставляет на ее теле отметины, чтобы остальные знали, где он побывал. Она же не имеет ничего против.

– Мне даже приятно, – снова признается она. – Пока я их вижу и чувствую, я помню о том, откуда они у меня. Я помню, как он впивался в меня пальцами. Как он трахал меня. Мне нравится наблюдать, как синяки постепенно исчезают. Из красных становятся черными, затем зеленоватыми и золотистыми. Потом исчезают полностью. Как раз когда наступает время снова с ним перепихнуться.

Из всех парней, как ей кажется, Анне больше всех нравится этот, жестокий, потому что он единственный, кто думает так же, как и она. Он, так же, как и она, считает, что «секс и насилие – две стороны одной монеты», причем не только считает, но и претворяет этот принцип в жизнь.

– Помнишь, как в школе говорят, что собираются рассказать кое-что из жизни птичек и пчелок? – спрашивает Анна. – Хотя потом говорят не всё, во всяком случае, не всю правду. Только то, что, по их мнению, положено знать. О птичках. Все эти сказочные истории о ритуалах ухаживания, спаривания и выведения потомства. Но зато про пчелок – молчок.

– Это точно, – соглашаюсь я. – Про пчел рассказывают лишь то, как те порхают от цветка к цветку и переносят пыльцу.

Анна качает головой и смешно закатывает глаза.

– Тогда пусть говорят, что это будут птички и цветочки, – произносит она. – А не птички и пчелки. Знаешь, как трахаются пчелы?

– Пожалуй, нет, – вынуждена сознаться я.

Скажу больше, никогда не задумывалась на эту тему.

– Жестко, – сообщает она. – Очень жестко.

Когда трахаются пчелы, рассказывает мне Анна, это похоже на грубый секс, но по полной программе огребает пчела-мальчик. Да-да, он, а не пчела-девочка.

– Когда пчела мужского пола сует пенис в царицу, то он выворачивается наизнанку, – добавляет Анна. – А когда кончает, то это напоминает фейерверк. Пчелиный оргазм сопровождается таким мощным взрывом, что пенис отрывается и взлетает в воздух. Через несколько часов пчела-самец умирает от этой смертельной травмы. Если какой-нибудь парень когда-нибудь ударит меня слишком сильно, или достанет до печенок, или просто мне не нравится, я всегда рассказываю о птичках и пчелках, – смеется Анна. – Никто из них не слышал о пчелах. А потом оказывается, что лучше бы они о них не знали.

Анна хихикает.

– Один разок – и всему пипец, – изумляется она. – Если бы с парнями было точно так же, ты только подумай, каким был бы мир? Если бы в школе нам рассказывали про пчел, а не про птичек и цветочки с пестиками и тычинками, какой бы секс у нас был после этого, а?

Когда я слушаю разговоры Анны про секс, у меня возникает ощущение, будто я снова стала девственницей. Нет, даже не так. Своими разговорами она заставляет меня вспомнить первый день в начальной школе, куда я пришла после детского сада. Тогда я страшно гордилась, что стала взрослой, – так чувствует себя любой ребенок, когда в его жизни происходит что-то важное, будь то переход в новую школу и долгожданный велосипед. Хотя, по сути дела, ничего не знала. Вообще ничего. Теперь я чувствую себя точно так же. Как будто все это время я играла в доктора и медсестру и только сейчас уяснила, что такое секс на самом деле. Я пытаюсь переварить полученную информацию, однако Анна еще недорассказала.

Она говорит, что помнит, почему начала просвещать меня о жизни пчел. Что когда пчела-мальчик умирает, его вырванный пенис наполовину застревает в вагине царицы и торчит оттуда, словно пробка из недопитой бутылки с вином. Он как особый знак, дающий понять другим парням, что настала их очередь оплодотворить ее.

– Такие вот дела, – заключает Анна и снова и снова нежно потирает синяки на руке.

Для нее они что-то вроде временной татуировки. Она носит их с гордостью, потому что хочет, чтобы все знали, чем она занимается. Так некоторые носят на лацкане пиджака значки с названием любимой группы – чтобы единомышленники опознали их и как-то отозвались.

– А если люди не поймут? – спрашиваю я.

– Ну, тогда они просто подумают, что я неуклюжая и сама набиваю себе синяки, – пожимает плечами Анна.

Я смотрю на Анну, на ее синяки и вижу ее в совершенно новом свете. Кстати, подруга не ответила ни на один мой вопрос, зато оставила целую кучу новых.

Я думаю о том, что Анна рассказала мне о Маркусе, о себе, о птицах и пчелах. О синяках после секса. Я хочу знать, что это такое, чувствовать след Джека на моем теле. Не только его сперму. Его отметины. Может, именно этого нам и недостает в отношениях? Грубого, жесткого секса.